Александр Чемек - Где-то на сопках. Хроники строителя магистрали. Книга 1

В библиотеке все быстро усаживаются за стол. В 23:40 наливаем шампанское. Первый тост: «За Старый!».

Затем, Виктор начинает готовить свои фокусы, что всем быстро надоедает. Звучит тост: «За 45-летие Владимирского в Новом году!», и праздник продолжается…

Дед Мороз и Снегурка. Мудрость партии. Шофёр-патриот. Она по проволоке ходила. Пишущая машинка. Кому с кем спать. Великий Гречко. Вместо протокола. «Грязное» переживание.

1 января — второй Новый год в Сибири .

…В балок заходят: Дед Мороз — Лёня и Снегурочка — Серёга (Виннету).

— Снегурочка, не целуйся, растаешь! — смеются над ним.

Дед Мороз раздаёт подарки: от резиновых изделий №2 до венецианских карманных зеркалец. Подается пирог с 45-ю свечами.

На журнальный стол взгромождается растрёпанный бугор-отец и сетует:

— Дело плохо! Таким парням не нашлось работы в СМП! Придётся послать сыновей на промысел…

Вскоре они «возвращаются» поодиночке. Кто заработал больше, кто попал в вытрезвитель, кого оштрафовали за брак…

Один Лёня (уже не Дед Мороз, а старший сын) заработал больше всех.

— Чем же ты занимался, сынок? — спрашивает отец.

— Писал плакаты, афиши, объявления, пасквили в газету, публиковал фото… — отвечает бородатый сынок, и все смеются.

Виктор к этому времени приготовился и показывает фокус с цилиндром, из которого вдруг вытаскивает бутыль шампанского. Все, естественно, потянулись к ней, чтобы открыть, но первым был Фролкин. Он схватил свою бутылку с воплем:

— Отдайте, это же реквизит! Она мне нужна…

В завершение народ переходит к так называемым танцам… Одну совсем нетрезвую даму кто-то обижает, и вспыхивает разборка…

В 2 часа ночи я ухожу спать, а в 5:30 нас будит Исмаил.

— Вставайте! — кричит он. — Отметим Новый год по-московски!

…Зашёл в библиотеку и застал там одного именинника — Владимирского. Идём с ним к Степанову. У него в гостях — девчонки из его отряда. Просят принести чего-нибудь выпить. Владимирский долго отказывается, но всё же идёт со мной на поиски питья. Ничего путного, конечно, не находим. Собираю остатки из бутылок и рюмок и приношу жаждущим. Все были довольны…

Дома ложусь спать в спальник. В 13 часов нас опять поднимает Исмаил и показывает пример: обливается водой на улице. Я иду в наш клуб на объявленный конкурс песни, но там ничего не происходит. У Степанова бренчу на гитаре, пью чай и опять иду в клуб — никого. Читаю «Шинель» до 7 вечера.

Ужинаю у Митяя с Машей Бондарчук: на столе — спирт, «рождественская» курица…

В 22 часа захожу к Алине, но Катерины — организатора конкурса песни — у нее нет. Зато Пресс приглашает к себе в радиорубку, точнее — на склад радиобарахла. Рассказывает, как познакомился с будущей женой Жанной в Нарве на строительстве Дивногорска. Какая она поэтичная, чуткая, работящая… Только он не хочет, чтобы она приехала сюда, прежде чем закончит учебу.

Пьём с ним водку из пластиковой бутылки. На её боках — наклейки с поговорками о вине и пьяницах — работа моих стариков. Прибегает Иванцов и торопит Пресса:

— Ищи Серегина, Москва на проводе! А ты, Гена, иди в 113-й вагончик, мы скоро туда вернемся.

Переодеваюсь и иду в 113-й — вагончик парторга Воронова. В салоне он вещал одной из «зайчих» о «мудрости партии»:

— Например, вот беседы Брежнева с этими, ну не конгрессменами, а другими, похожими, обобщающее такое название — их всего человек 30 в капиталистическом мире, ну, в общем, с этими — капиталистами. И как ловко этот старый дядя Лёня парировал их удары. Почитаешь отчет — диву даешься, какой он сведущий человек. Они его чего-нибудь спросят, а он: «Да на ваших же фирмах недавно уволено 3000 человек». Хотя об этом мало кто знал… Или вот ещё, — продолжал он восторженно. — Как-то, будучи в Японии, покупал он игрушки. Журналисты его засекли и спрашивают: «Зачем вам японские, у вас же свои ещё лучше?». Но нужно было ему таким родиться, он ответил: «Ах вы гады, журналисты, я же хотел сделать сюрприз детям, а вы всё раскрыли»…

Мысли его скакали от темы к теме, как у проповедника: и о том, что «культ личности идёт снизу», и о том, что «с творческими работниками у нас проводится ленинский принцип воспитания»

— Иной раз доходит до скандала, до суда, выгоняют из Союза художников, из партии. А из ЦК — постановление: воспитывать! На картине наших импрессионистов — угол избы в чёрных тонах и чёрная старуха. Или «Рабочий» — самое противное в нашей идеологии полотно, как в «Окнах Роста»… Всё же искусство не принадлежит народу. Картину хотят смотреть, скажем, 100 000 человек, а остальные? Рабочие не хотят терпеть такое искусство! — и продолжал о шофёре — патриоте, подвозившем его на попутке, восхвалявшем все западное: — Я уже подумал — крамола, а он русский, до глубины души. Говорит, «у нас военная техника в 100 раз лучше западной. Почему только её технологии в гражданку не пускают?».

…Его жена, Лора, говорит с Москвой. Воронов кричит рядом, чтобы в трубке услышали:

— Говорит Воронов!.. — но его уже не слушают.

В их комнате чистота, простор, большой телевизор, ковёр, холодильник, стиральная машина…

Дома перед сном мы с Лёшкой вспоминаем столичную жизнь…

Поутру меня будит Степанов.

— Нужно поработать: помочь напилить дрова, — говорит он и добавляет, помедлив: — Но не к спеху, можешь понежиться пока.

А через некоторое время вдруг предлагает:

— Пойдём, навестим Мормоновых… Виктор пошёл звонить им по телефону.

Когда я собирался, Лёшка принёс из магазина бутылку «Плиски». Всё же иду к Степанову. У него все одеты и ждут Виктора.

— Надо ли купить выпивки? — спрашиваю я.

Лёня выразил лишь удивление по поводу такой риторики. Все уходят в город, а я — в магазин за коньяком. У столовой встретил Ярковича с Фролом, несущих в авоське диковину — лимонад.

Поднимаюсь к «Орбите», снимаю виды города сверху. У Мормоновых — дым коромыслом, шум, веселье… Виктор готовит спирт «по-северному».

— Ты меня уважаешь? — пристаёт он ко всем по очереди. — Нет, вам нравится «по-северному»? Ген, ты рад видеть наши физиономии?

Наконец, Ароныч предлагает ему свой, «якутский» вариант: выпить спирт через соломинку, закусывая половиной луковицы. Виктор с трудом выпивает и, как я предвидел, хочет спровоцировать нас со Степановым. Но мы на это не поддаемся, и он обижается.

Очень скоро Виктор выходит из-под своего хвалёного контроля, начинает есть из тарелки Влада, требовать сюда Инну — «такую симпатичную»…

Мормонов рассказал, как Инна ходила по проволоке в цирковом училище, но потом бросила его и пошла в простую школу, в класс, где «имел честь учиться товарищ Мормонов». Здесь ситуация классическая: «страсть Мормонова схватила»… Вспомнил и о её матери — художнице (лауреате Сталинской премии), о её болезни и мужестве, с которым она пыталась писать левой рукой, уже в преклонном возрасте ездила на велосипеде, рыбачила…