Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Все трое были «под градусом», Маруся танцевала под Джанис Джоплин и произвела на Макса то самое впечатление, которое требует продолжения отношений, несмотря на разницу в одиннадцать лет.

Макс, наверное, был гений журналистики. Фантастически эрудированный, он создал в рамках отдела культуры в популярной тогда «Смене» совершенно не газетный по уровню культурный мир. Он первый и единственный познакомил питерского читателя с Горенштейном, он в каждом номере публиковал стихи не очень признанных официально поэтов, он был чист душой, верил в победу разума над чернью, донкихотствовал и иногда приходил с разбитым носом, буквально.

Но… два в одном – это бывает только во флаконах с шампунем.

Когда дошло до интимной близости, Маруся почувствовала себя героиней «Кентавра» Апдайка.

Макс был закомплексован и неопытен сексуально, нездоровая кожа была причиной его страданий и нерешительности. Видимо, может быть, кто теперь знает? Как старорежимный юнкер искал общества опытной профессионалки, исполняющей одновременно роль матери, он и потянулся к внешне уверенной и развязной Марусе. И ошибся. Играя чужую роль в жизни, Маруся оставалась ребёнком, нуждающимся в защите. Почему они сразу не поняли, что не пара? Что держало их друг возле друга целых два года?

ДОКТОР:– И что же?

– Не знаю до сих пор. Маруся, видимо не могла строить нормальные, без излишней требовательности отношения. Как обычно было для неё, они часто ругались, расходились, вновь сходились… Макс, видимо, надеялся на полноценную мужскую жизнь, и всё просил Марусю подождать… Хотя, такой завидный жених мог найти себе более молодую и достойную партнёршу. Она же спасалась от одиночества, да и что говорить? – жизнь с Максом была очень интересной: и сам он, как собеседник, и его знакомства, и постоянные выходы в «свет», где официоз перемешивался с андеграундом.

Однажды после посиделок в Доме Литератора, который вскоре после этого сгорел, в квартиру Маруси ввалились втроём с Геной Григорьевым. Поэт и алкоголик, он был притчей во языцех, скандалил и писал скандальные стихи, был кроток и нежен, и всю ночь рассказывал о недавно приобретённой козочке, а глаза были детские, полные слёз…

Как-то от канадского телевидения приехал режиссёр Мирзоев с оператором. Марусю долго и подробно расспрашивали о том, не страшно ли ей жить в России начала девяностых, честная до идиотизма, она говорила на камеру, что очень страшно, потому что много бандитов и мало еды. Заплатить за интервью её не сподобились, дескать, и так пусть будет горда вниманием. Через несколько дней будущего мэтра московской театральной тусовки пригласили в дом Либабова-Ивановой. И тут уже Макс возмущался, что гости пришли с пустыми руками, что называется, попользовались и ушли, не сказав: – До свидания.

А время, действительно, было трудное. Если бы не театр, что стало бы с Марусей?

ДОКТОР:– Вы задаёте слишком много риторических вопросов.

– Потому что это вопросы, на которые и вы с вашим опытом ответить не сможете.

После «Бальзаминова» новых ролей не было. Но это было очень кстати. Потому что надо было растить мальчика. На Лиговке в бывшем магазине «Океан» стояла очередь на пять часов за мороженым хеком, через дорогу – такая же очередь за кефиром. Обе надо было отстоять одновременно, постоянно перебегая через дорогу. К счастью, ещё не совсем развалился кинологический отдел ДОСААФ, и для породистых щенков продавали кости едва родившихся телят. Ехать на общественном транспорте приходилось через весь город, в конец Ленинского проспекта. Там на улице, на морозе стояла своя очередь. Набирала Маруся килограмм по двадцать за раз, чтобы надолго хватило, тащила, естественно на себе, а потом варила домашнюю тушёнку.

Однажды дружественные немцы прислали продовольственный паёк для артистов: по две коробки круп и консервов на нос.

Деньги, привезённые из Швейцарии, все сэкономленные, Маруся умудрилась растянуть на год. Подарки и сдуру купленные в Корее шмотки – отнесла в комиссионный. Потому что кроме пустой квартиры у Маруси ещё и дача появилась.

В 88-году в ВТО распределяли участки для садоводства. Подруга Лори уговорила взять: – Это же вложение капитала! Ну взяла участок и взяла. Приехала взглянуть из любопытства, благо от станции пешком два с чем-то километра. Найти свои кровные шесть соток на огромной буро-чёрной равнине, на которой редкими кустиками росла только болотная трава с белыми пуховыми шапочками, да грозными надолбами торчали неперегнившие корни было очень трудно. Вдалеке на этой внеземной равнине какой-то дяденька сколачивал домик из разбитых на плашки ящиков, да работала лопатой тётка в красных шароварах.

Марусин участок нашёлся сразу за дяденькой кумом-Тыквой, а тётка оказалась подругой Лианой, которая с энтузиазмом закричала: – Маня! Окно в окно будем жить!

Как известно, артисты, отличающиеся умом и практицизмом, увидев это мёртвое поле, обрадовались: – ведь ничего не надо корчевать! А то, что это было реликтовое озеро, с поверхности которого финны до войны вывезли весь плодородный торф, а на оставшемся расти не может ничего, – это выяснилось намного позже. Тут же стали строиться, кто из чего мог – в основном из списанных декораций. Очень живописное вскоре было зрелище: на пространстве без единого кустика сразу можно было увидеть издалека, кто из какого театра. Бывшие балерины и оперные певцы с невиданным даже для стахановского движения энтузиазмом орудовали ломами и лопатами, вытаскивая из кислой мёртвой субстанции неперегнившие стволы. А вокруг уже роились спекулянты всех мастей, сбывая тяжёлые бетонные блоки и всяческий ненужный строительный хлам. Надо было торопиться: после очередной реформы доллар понёсся вверх, а потом (буквально, в пустыне Кара-Кум) заработанные рубли – стремительно обесцениваться. Маруся металась: то ей обещали строительный вагончик, то – бытовку, которую привезут и сразу поставят, но обещали – обманывали. Прошёл ещё год. И тут подруга Лиана завела ценное знакомство: сама поехала за брёвнами в Кингисепп, а Марусю отправили в Подпорожье, где, якобы, ещё можно было купить брус по советским ценам. Три поездки, шесть часов туда, шесть – обратно на автобусе. Там – поговорить минут пять-десять, подписать бумаги, заплатить, получить чек, поболтаться часа четыре, и назад, чтобы к полуночи выпасть из автобуса. – Пожалуйста, мужчины, не обманите одинокую актрису, будьте милосердны! Но русский мужичок западло для себя считает не обмануть интеллигентку. Смотрит на тебя голубыми чистыми глазами: – Маруся! Зуб даю! Всё щас будет лучше всех! И обманывает с наслаждением.

Брус, который из Подпорожья по государственной цене везли аж почти под Выборг (за перевозку и солярку денег никто не спросил), был снаружи ровненький, а внутри связки – винтом, бракованный.