Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Будучи в приподнятом настроении, Мюффке похвастался успехами дочери в музыкальном училище, сына в конноспортивной секции. Признался, что в русском языке много непонятных выражений, испытывает трудности в установлении в словах ударений и перешел к политике:

— Большевики после захвата власти совершили ряд непростительных ошибок — запретили другие партии, провели террор, названный чисткой кадров, выслали из страны цвет нации: талантливых ученых, писателей, философов, уничтожили опытных руководителей производств, командующих военными соединениями вплоть до армий. Репрессии коснулись и интеллигенции, в первую очередь творческой. Крестьяне стали крепостными, гнули спины за эфемерные трудодни — при отсутствии паспортов лишились возможности покидать колхозы. Культ Сталина достиг астрономического размера, вождя провозгласили живым Богом. Выборы превратились в формальность, в бюллетенях для голосования стоял один кандидат.

Дьяков внимал, хотя для него рассказанное не было новостью, и думал:

«Поведал бы, что нас ожидает в Сталинграде. Газетам и имперскому радио грош цена, врут без зазрения совести, которую давно потеряли. Приукрашивают события, факты, замалчивают важное, в том числе яростное сопротивление противника, наши потери. Не верю, что Сталинград взяли легко, защитники сдали город без боя, удрали за Волгу, тем самым спасли свои шкуры…»

Позже узнал, что сопротивление не прекратилось, в руках противника остались узкая полоса правого берега, северный и южные районы, большинство сельских, цеха металлургического завода «Красный Октябрь». Во время обороны под ружье встали тысячи рабочих, бои шли не только за каждую улицу, но и за каждый дом. Гитлер на традиционной встрече со старой гвардией в мюнхенской пивной похвастался: «Я хотел взять носящий имя Сталина город на Волге и захватил его с помощью малочисленных штурмовых отрядов, у противника остался лишь небольшой участок».

«Нагло врет или от него скрыли правду», — подумал Дьяков.

Мюффке продолжал откровенничать, и собеседнику приходилось прилагать усилия, чтобы под убаюкивающий перестук колес не задремать — начальник не простил бы этого.

Железнодорожный состав оставлял позади сожженные села, где остались одни печные трубы, поля с неубранными злаками, изрытые гусеницами танков, колесами автомашин дороги. Повсюду были следы войны. О прошедших боях говорили сваленные столбы со спутанными проводами, разбитые семафоры, превращенные в груды камней полустанки, смердящие близ путей тела погибших, последнее заставило Мюффке умолкнуть. Дьяков не замедлил этим воспользоваться, прилег и тотчас уснул.

Проснулся от умолкнувшего, переставшего баюкать стука колес. Занавески на окне не колыхались, прекратилось и поскрипывание неплотно закрытой двери — состав замер на небольшой станции. Решил размять ноги, разжиться у встречающих поезда торговок овощами, фруктами, домашней выпечки пирожками, печеной картошкой, попить молока, но рядом с путями гуляла лишь отощавшая собачонка. Гудок паровоза заставил вернуться в купе. Мюффке не спросил, отчего пришел с пустыми руками, предложил распить присланное из Крыма шампанское.

— Ему, понятно, далеко до созданного во французской провинции Шампань. — Штурмбанфюрер произнес тост за здоровье величайшего полководца Гитлера. Для фюрера захват Сталинграда — лучший подарок.

Дьяков предположил:

— Очередную победу, как и мы, отметит откупориванием бутылки.

Мюффке не согласился:

— Фюрер трезвенник, не берет в рот ни капли алкоголя, презирает любителей крепких напитков. Еще вегетарианец, не употребляет в пищу мясо, рыбу.

Осушили стаканы без удовольствия — крымский напиток был теплым. Мюффке приказал Дьякову проверить, как себя ведут, чем занимаются будущие сотрудники городской полиции. К возмущению Дьякова, в соседнем вагоне шла игра в карты, дым стоял коромыслом — курили буквально все, от многих разило перегаром.

«Мать-перемать! — выругался про себя Дьяков. — Нельзя надолго оставлять без присмотра. Где раздобыли спиртное? Отберу карты, чтобы не проиграли не только деньги, а и казенное обмундирование, оружие. Удачно, что Мюффке не видит свинячье состояние полицаев, иначе взгрел бы за то, что при посадке не удосужился провести обыск, не изъял самогон. Жаль, нельзя примерно наказать — от меня самого пахнет за версту».

Приказал на остановках не покидать вагон, в ответ с верхней полки заметили, что необходимо подышать чистым воздухом.

Дьяков пропустил замечание мимо ушей.

— Машинист может не дать гудок к отправлению и отстанете от состава, что равносильно дезертирству.

— Вопросик имеется. Какого лешего везут в Сталинград, коль после бомбежки в нем ни домов, ни жителей?

— Пострадали не все строения, жителей, правда, поубавилось, но они остались.

— Теперь город станет зваться Гитлербургом или Фюрербергом?

— В отличие от тщеславного Сталин, который из болезненного самолюбия переименовал древний Царицын, присвоил свое имя многим другим городам, поселкам, совхозам, заводам, проспектам, площадям, учебным заведениям, фюрер не позволил дать свое имя даже родному в Австрии городку Бреунау, запретил ставить себе памятники.

— Чего делать в пустом городе, коль жителей осталось раз-два и обчелся?

Вопросы раздражали Дьякова.

— Удрало лишь начальство с семьями. Простым людям Сталин запретил эвакуироваться, обещал, что Сталинград не будет сдан, и подло обманул — сотни тысяч полегли под бомбами, обстрелами. Дел у вас будет выше головы, станете пресекать правонарушения, искать, арестовывать скрывающихся большевиков, совработников, партаппаратчиков. Сидеть сложа руки, поплевывать в потолок не придется.

На новой остановке состав простоял час, пропуская эшелоны с пушками, машинами-вездеходами, танкетками. Немало времени потеряли у взорванного и ремонтирующего моста, из-за расчистки путей от сожженных теплушек, взорванных паровозов.

Дьяков не узнавал Сталинград, где три года учился в педагогическом институте, два пробыл в воровской шайке, полгода просидел в Домзаке в ожидании суда. Один из красивейших на Волге город стал сплошными развалинами, редкие, чудом устоявшие дома остались без крыш, стены иссекли осколки, пули. Деревья стояли обугленными, с сожженной листвой. Это было результатом нескольких массированных бомбежек, артиллерийских обстрелов, прохода танковой дивизии. Казалось, город обезлюдел, и не сразу Дьяков приметил возившуюся в груде камней в поисках домашнего скарба женщину.

Прибывшие оставили позади здание вокзала (от него уцелела лишь одна стена), неработающий фонтан с разбитыми скульптурами крокодила и ведущих хоровод пионерами, здание Музея обороны Царицына, дошли до универмага, где остановил патруль в нелепых в жару касках с рожками. Дьяков предъявил предписание о перебазировании выпускников Смоленской школы в Сталинград, узнал адрес комендатуры и привел отряд на угол улиц Ладожской и Чапаева. В здании Дьяков попросил дежурного доложить о себе начальнику и услышал: — Герр генерал занят, ждите!