Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Дьякову было незнакомо чувство сострадания, ничуть не жаль погибших под бомбами, хотя среди них могли оказаться однокурсники, преподаватели института. Горевал лишь по наверняка разрушенной на набережной белокаменной беседке-ротонде, где назначал свидания, киоску по продаже спасительного в летнюю жару эскимо на палочке, подкрашенной сиропом газированной воды.

Мюффке продолжал:

— Наконец исполнится мечта попробовать волжского осетра, деликатесную черную икру, омуля.

Дьяков не поправил шефа, что омуль водится далеко от Волги, на Байкале.

— Не знаком пока со стратегическими планами ОКВ, — признался Мюффке — по всем данным, из Сталинграда армии двинутся на север для нового штурма Москвы, а также на юг, в благодатные по климату, с целебными источниками, экзотичными фруктами курорты.

Дьяков думал об ином:

«За минувшую неделю курсантов поубавилось. Прежде проживавших в Нижнем Поволжье, Калмыкии отправили туда для подрывов мостов, эшелонов, нарушения телефонной и телеграфной связи, сбора разведанных об оборонных предприятиях для их уничтожения с воздуха…»

Мюффкет не прекращал откровения:

— Обещал моей Марте привезти шкурки соболя, куницы для пошива шуб. Надеюсь не позднее зимы попасть за Урал в богатую пушниной Сибирь и отправить посылку…

Дьяков согласно кивнул, размышляя о своем:

«Хотя очень хочется увидеть, каким стал Сталинград, спокойнее и в безопасности оставаться в тыловом Смоленске».

Перспектива оказаться в развалинах недавно красивого города пугала, сделала неразговорчивым. Развязывать язык приходилось на политзанятиях.

Очередной урок начался с устрашающей информации об особых отделах Красной Армии, безжалостно расправляющихся с каждым рядовым, командиром, которые оставляли позиции, не выполнили приказ стоять насмерть.

— Сделавший хотя бы один шаг назад для комиссаров, чекистов не только презренный трус, а и изменник Родины. С подобными долго не возятся, с такими разговор короткий — становись к стенке или у выкопанной могилы, захлебывайся семью граммами свинца. Особисты из заградотрядов не задумываясь отправляют на расстрел даже раненых, считая их самострелами, желающими покинуть фронт, спастись от гибели в госпитале. Вурдалак Сталин, чьи руки по локоть в крови, считает вас не только дезертирами, а своими личными врагами, дал указание при аресте не проводить следствий и отправлять на тот свет. У вас нет иного выхода, как, чтобы не попасть в лапы к комиссарам, убивать этих фанатиков, не уяснивших для себя, что их песенка спета. В самые ближайшие дни, даже часы над Сталинградом взовьется флаг со свастикой…

Во рту стало сухо, пришлось осушить стакан воды. Прежде Дьяков считал, что не обладает ораторским талантом, но с курсантами стал красноречив, не лез в карман за словом. Для имеющих лишь начальное образование или окончивших ФЗУ говорил упрощенным языком, подыскивал понятные слова. Дьяков был информирован о многом, но далеко не обо всем. Не знал, что на защиту Сталинграда встали около 40 тысяч бойцов, рабочие батальоны, из Сибири спешит подкрепление, что генерал-полковник Фридрих Паулюс поторопился обрадовать фюрера новой крупной победой, а набранное по указанию имперского министра пропаганды Геббельса в типографиях сообщение о падении большевистского оплота на Волге — не более чем блеф.

Откашлялся в кулак.

— Имеются вопросы?

Хор голосов ответил:

— Никак нет!

Дьяков объявил перерыв. В столовой угостился запеканкой, жареной дыней, вместо эрзац-кофе выпил компот из вишни. Когда перемена закончилась и вернулся в класс, на столе лежала написанная печатными буквами записка.

Разве Германия может победить с командующим ефрейтором?

Дьяков сжал зубы.

«Кто посмел напомнить о полученном Гитлером в прошлой мировой войне звании? Желает уязвить вермахт, которым руководит и не имеющий элементарных военных знаний, опыта? Писало не малограмотное быдло. Может замутить курсантам мозги, и тогда критика всего советского может пойти насмарку».

С трудом сдерживался, чтобы не выплеснуть переполняющий гнев.

«Догадывался, что далеко не все курсанты горят желанием вступить в бой с Красной. Как отыскать держащего камень за пазухой? Если не найду, он сагитирует других в первом бою побросать оружие, с повинной перейти к противнику. Такого Мюффке не простит — за плохую воспитательную работу отправят рядовым на фронт. Верно утверждение, что в семье не без урода, впрочем, школа — не семья. Но кто та ядовитая змея, от которой жди смертельного укуса? Успокаивает, что провокационный вопрос задан в письменном виде, его никто не услышал, значит, могу не отвечать», — думал Дьяков, всматриваясь в сидящих перед ним курсантов.

Желание продолжить занятие пропало. Вызвал обладателя хорошей дикции и громкого голоса, поручил зачитать последнюю сводку с фронтов, информацию об успешной борьбе с партизанами Белоруссии, Украины, создание новых казачьих формирований, удравшем из Москвы Сталине с его правительством, антисоветских выступлениях на Северном Кавказе, в Башкирии, Чувашии, республиках Средней Азии, голоде со случаями людоедства в СССР. А сам, развалясь на стуле, вытянул ноги и стал думать о встрече со Сталинградом:

«Если весь жилой фонд после бомбежки превращен в груду камней, придется город отстраивать заново, для этого потребуется не один год упорного труда. Впрочем, о восстановлении речь не пойдет — Гитлер люто ненавидит все связанное с именем Сталина, пожелает, чтобы город исчез с лица земли, а его название со всех карт».

На сборы дали пару часов. Дьяков с чемоданом и ранцем вышел на плац к выстроившимся курсантам. С крыльца, над которым свисал алый стяг со свастикой в круге, Мюффке произнес короткую, напутственную речь. Пожелал успешного пути, высказал надежду, что честной службой каждый отплатит за сохранение ему жизни, доверия оружия. В конце произнес здравицу фюреру, после ответного хора голосов «Зиг хайль!» обрадовал:

— Никому не придется подставлять голову под пули. Станете полицейскими, посредниками между населением Сталинграда и немецкой администрацией, будете следить за соблюдением порядка, выявлять врагов рейха, находить и изымать спрятанное оружие, руководить работой по благоустройству города. Служба в полиции ответственна и почетна.

Мюффке подал знак, музыканты небольшого оркестра заиграли марш, курсанты зашагали к вокзалу, где заселили два вагона. Стоило составу тронуться, обергрупенфюрер пригласил Дьякова в свое купе.

— Если бы в этой стране своевременно изменили принятую во всей Европе ширину железнодорожной колеи, мы ехали бы с комфортом, на мягких сиденьях, с вентилятором.