Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Из кабинета доносился рассерженный голос, употребляющий крепкие выражения.

«Пусть покричит и успокоиться, не стоит попадать под горящую руку», — решил Дьяков.

Дверь отворилась, в приемную вылетел, как пробка из бутылки, майор. Дьяков вытянулся, взял под козырек, но получивший нагоняй не ответил на приветствие, промчался мимо.

Высокий и худой, как жердь, генерал Линник встретил неприветливо, после представления Дьяковым не предложил ему присесть, демонстративно уткнулся в бумаги на столе, лишь после пары минут поднял голову, бесцветными глазами уставился на вошедшего. — Что задержало? Ожидал вас с вашими людьми вчера.

— Опоздали по независящим от нас обстоятельствам, — доложил Дьяков. — Простаивали из-за ремонта путей, моста, водокачки.

Страдая от жары и духоты, Линник расстегнул на гимнастерке пуговицы, демонстрируя впалую грудь. Дьяков собрался добавить, что в задержке виноваты поиски в Смоленске исправных вагонов, но генерал не позволил открыть рот:

— Должен был прибыть герр Мюффке, отчего не вижу обергруппенфюрера?

— Почувствовал себя плохо, дала о себе знать язва желудка. Ушел в госпиталь. — Опережая новые вопросы, на которые могло не найтись четких ответов, демонстрируя рвение, дал совет: — Считаю, следует переименовать улицы, убрать с них имена опозоривших звания немцев Клары Цеткин, Розы Люксембург, Вильгельма Тельмана, врагов рейха Буденного, Ворошилова, тем более Сталина.

— И кем заменить?

— В богатой истории великой Германии немало великих, достойных поклонения, прославления личностей.

— Например?

— Генрих Гейне, Рихард Вагнер, Бетховен, Шиллер, Гёте, Кант, Hицше, Гегель, фон Гинденбург, Бисмарк и… — Дьяков сделал многозначительную паузу, — и конечно Гитлер.

Взгляд Линника стал заинтересованным.

— Со сменой табличек с разрушенных домов можно не спешить. На повестке иные, требующие немедленного решения дела. Сколько у вас людей?

— Сорок два.

Линник покачал головой.

— Мало. Город довольно большой, растянулся на километры. С таким количеством полицейских невозможно сохранять порядок.

— Каждый из моих полицаев стоит троих.

Комендант налил из графина в стакан воды, залпом выпил, скривился — вода была теплой, остатки вылил себе на грудь.

— Сталинград знаком?

— Так точно, до войны проживал здесь.

— Вашей команде выделен этаж в бывшей школе. Кровати, постельное белье и прочее необходимое для проживания найдете в покинутых жильцами уцелевших домах, в первую очередь в квартирах высокопоставленных советских служащих. Советую поспешить, иначе опередят солдаты, справедливо считающие, что победителям принадлежит все. Подробно о службе узнаете позже, когда смоете с себя дорожную пыль.

— Советуете искупаться в реке?

— Ни в коем случае! Берег нашпигован минами, неразорвавшимися снарядами, отдельные участки еще остаются в руках противника, выбить его дело ближайших дней.

На прощание Линник обрадовал, что полицаев ожидает приятное времяпровождение у русской реки. Благоразумно умолчал, что под контроль оккупационной власти взяты только несколько городских и ближайших к Сталинграду сельских районов, малочисленное население игнорирует регистрацию, не выходит на расчистку завалов, руин, ремонт водопровода, канализации, захоронение трупов, не сдает имеющееся на руках оружие, за последнее время произошли нападения на патрули, со склада похищены ящики консервов, подожжена цистерна с горючим, появились листовки с текстом Советского Информационного бюро, каждую прокламацию завершает призыв: «Смерть фашистским оккупантам!»

Устроившись с жильем, наскоро подкрепившись сухим пайком, Дьяков с подчиненными приступили к исполнению своих новых обязанностей. К полицаям присоединились «Бульбаши» из националистического общества «Тарас Бульба», они стали нести охрану пленных в созданных в Гумраке, Городище лагерях. С русскими сослуживцами украинцы вступали в жаркие, чуть не доходящие до драк споры, утверждали, что «москали» угнетали их нацию, не позволяли стать самостийными, отныне с помощью немцев запретят повсеместно говорить на кацапском языке. От украинцев не отставали русские, которые критически отзывались чуть ли не обо всем, что попадало им на глаза.

— Не там немцы вывесили свой стяг, надо на крыше театра, чтобы издалека всем стал виден.

— Куда ни кинешь взгляд, повсюду плакат с солдатом, а текст не по-нашему.

— Кормят сытно, но одними консервами — уже в рот не лезут. Негде нормальной шамовкой брюхо набить — ресторан не про нас, лишь для офицеров.

— За людей не считают, на приветствия не отвечают, словно мы пустое место, понукают как скотину.

Дьяков приказал прекратить болтовню, пригрозил карами. В первый свободный вечер, когда спала жара, прошелся по знакомым местам, одолевал горы битого кирпича, обходил завалы, глубокие воронки, оставшиеся от домов лестничные пролеты. Шагал по осколкам стекол, из-за отсутствия сгоревшего моста спустился в овраг с речушкой Царица. Отыскал чудом уцелевший, пригодный для управления полиции дом. Для своего кабинета выбрал комнату, в чьи окна заглядывали ветви сирени, назначил дежурных, распорядился наладить телефонную связь, раздобыть работающий на бензине движок для выработки электроэнергии. Отправляя на первое патрулирование, проинструктировал:

— Ворон в небе не считать. Глядеть вокруг в оба. У каждого горожанина, за исключением детей, проверять документы. Вызвавших хотя бы малейшее подозрение доставлять сюда, разобраться, что из себя представляет задержанный, по какой причине не эвакуировался, не имел ли на то приказ НКВД, где и кем прежде трудился, не служил ли в армии.

Оставшись в одиночестве, решил быть с подчиненными предельно требовательным, не прощать разгильдяйства, — тем более неисполнения приказов, наказывать за малейшую провинность.

«Следует сделать все возможное, чтобы стать непререкаемым авторитетом не только для полицаев, горожан, но и нового начальства».

К концу дня патруль доставил двоих, не имеющих документов. Приказал из первого выбить признание в сотрудничестве с советской военной разведкой, сборе сведений о расквартированной в городе немецкой армии, уязвимых местах обороны. Лично познакомившись со вторым, представителем нации, которую наряду с цыганами немцы люто ненавидели, не считали за людей, объявили вне закона, после так называемой «Хрустальной ночи» [157] «Хрустальная ночь» – еврейский погром в ночь с 9 на 10 ноября 1938 г., были сожжены синагоги, разграблены принадлежащие евреям магазины – разбитые витрины дали название акту вандализма. отправляли в специально созданные лагеря, гетто, умерщвляли в газовых камерах, сжигали в печах.