Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

В самом штабе и в различных подразделениях РОВС не понравилась борьба за пост нового начальника:

— Коль рвутся сесть в главное кресло, значит, не верят, что Миллер жив — похоронили Евгения Карловича.

Комиссар полиции и следователь посчитали своим главным делом отыскать Миллера (и подозреваемого Скоблина), задержать виновных в похищении.

Машле углубился в результаты обысков дома и гостиничного номера Скоблина, еще раз опросил сослуживцев генерала, жильцов отеля, соседей загородного особняка. Всем задавал один вопрос:

— Считаете ли, что Скоблин с женой сотрудничали с русской разведкой, были многолетними агентами Москвы?

Большинство допрашиваемых ответили отрицательно, просили не чернить преданных делу освобождения России патриотов. Директор банка, где супруги хранили сбережения, жена Миллера, вдова Врангеля утверждали, что Скоблин — ярый монархист, как личное горе переживал гибель царской семьи во главе с Николаем II, боролся с поправшими Родину большевиками, если и оказывал иностранцам какую-либо помощь, то не Москве, а Германии.

Наталья Миллер с сыном заявили, что Скоблин был предан их мужу и отцу, Миллер ценил его за ум, честность, верность.

— Присутствовала при одном их разговоре, — вспомнила Наталья Николаевна. — Господин Скоблин дал согласие стать доверенным лицом мужа, хотя тем самым подвергал свою жизнь опасности. На моего супруга и Скоблина поднялась та же рука, которая ряд лет назад расправилась с Кутеповым: у чекистов крайне бедная фантазия, они копируют свои операции.

Сразу после беседы с женой и сыном Миллера следователь отправился в женскую тюрьму, где встретился с заметно осунувшейся Плевицкой.

— Садитесь, мадам. После последней беседы внимательно проштудировал ваше дело и пришел к выводу, что Плевицкая в курсе всей тайной деятельности мужа, мало того, являлась его сообщницей. Поверьте богатейшему опыту человека, который, как говорят у вас на родине, съел собаку в расследовании всяких преступлений: придет время и станет точно известно, что случилось с господами Кутеповым и Миллером, куда скрылся ваш муж. Не теряю веры, что он понесет наказание за содеянное. Настоятельно советую перестать отрицать вину, тем самым затягивать следствие. За помощь в раскрытии преступления суд, без сомнения, смягчит приговор, посчитает, что были втянуты в противоправное дело, действовали против собственной воли.

— Предлагаете сделку? — спросила Плевицкая. — Торгуетесь? Но вы не продавец, я не покупательница. Да, была сообщницей супруга, но не в совершении преступных дел, а как любящая и любимая жена, разделяла с ним радости и горести. Друг от друга не имели тайн, жили общей жизнью. Позвольте спросить, отчего называете Скоблина преступником, виновным в покушении на жизнь своего начальника? Это может утверждать лишь суд, только он имеет право казнить или миловать.

Плевицкая говорила строго, сухо, вполне убедительно.

— Все свидетельствует против Скоблина и вас, улик предостаточно, — стоял на своем Машле. — Если, как выразились, муж любил вас, отчего покинул в беде, трусливо бежал, не забрал с собой, чтобы не попали в тюрьму?

— Муж не сбежал, его схватили те же подлые враги, которые расправились с господином Миллером.

Допрос шел без участия переводчика — следователь довольно сносно изъяснялся по-русски — лишь порой неправильно ставил ударения, запинался, вспоминая нужное выражение.

«Отчего прежде скрывал, что владеет русским?» — недоумевала Надежда Васильевна.

Машле догадался, что беспокоит арестованную, признался, что детство провел в Вильно, позже жил в Бессарабии, где учился в русской гимназии, рад, что беседа проходит без посредника.

— Разве мы беседуем? — с усмешкой спросила Плевицкая. — Если это не очередной допрос, а, как изволили выразиться, беседа, позвольте откланяться. И еще прикажите, чтобы вернули необходимые для поддержания здоровья таблетки, — не дожидаясь, когда ошарашенный дерзостью следователь вызовет охрану, шагнула к двери, на пороге обернулась. — В одиночестве одолевает тоска, ее чуть скрасит чтение, но в камере лишь Библия на французском языке. Будьте любезны, помогите передать Библию, которая осталась на вилле.

— Можно приобрести новую.

— Старая мне дорога, много лет держала ее у изголовья, читала перед сном.

Просьбу выполнили. Но перед тем как отдать священное писание христиан, Машле перелистал книгу, обратил внимание на карандашные пометки.

«Подчеркивала мудрые мысли?»

Следователю не пришло в голову, что карандаш отмечал страницы и буквы, которые требовались для шифрования.

В первую же ночь, когда за дверью смолкли шаги охранников, Плевицкая во мраке хлебным мякишем тщательно стерла в книге все карандашные пометки. Уснула с чувством выполненного долга. На следующий день написала прошение о позволении взять из дома сугубо женские вещи — белье, чулки, мыло, кремы.

Плевицкую повезли в Озуар ла Ферьер. Двухэтажный особняк из серого камня, с черепичной крышей, усыпанным сухими листьями крыльцом выглядел неухоженно, сиротливо, картину запустения дополняли закрытые ставни.

В сопровождении адвоката Малышевского, следователя и полицейского Надежда Васильевна прошла по бетонной дорожке к дому, дождалась, чтобы сорвали с замка листок с печатью, повернула в замочной скважине ключ. С грустью оглядела гостиную, где на мебели лежал слой пыли.

— Поторопитесь, мадам, — попросил Машле.

Плевицкая не шелохнулась.

— У вас мало времени, — повторил следователь, но певица пребывала в прострации.

Сопровождающие арестованную переглянулись. Машле собрался сказать что-то ободряющее, но слова не понадобились: Плевицкая встрепенулась и беззвучно заплакала. Когда справилась с волнением, созналась, что расчувствовалась из-за встречи с родными стенами, где все напоминает о счастливом, безоблачном прошлом, где были и любовь, и счастье.

Надежда Васильевна прошла в спальню, следователь не отходил ни на шаг.

— Не вижу расчетной книги, она лежала на полке. Еще нет папки с рецензиями на мои выступления.

— Все это приобщено к делу, — успокоил Роше. — Продолжаете считать себя невиновной?

— Конечно, был бы рядом супруг, легко это доказал.

— Не живите иллюзиями: вряд ли увидим господина генерала, который ко всему прочему предал и вас.

Плевицкая не стала защищать своего Колю. Отобрала в гардеробе нужные вещи и лишь затем, резко обернувшись, спросила:

— Считаете, что муж меня бросил, как элементарно бросают нелюбимых, которые мешают любовной интрижке? Я хорошо знаю Николая Владимировича, он способен на многое, но только не на предательство.