Владислав Третьяк - Хоккейная эпопея

го бомбардира, безусловно, украсила бы ее. С ней может сравниться только хрестоматийный проход Хелмута Балдериса во второй встрече с хозяевами первенства, когда, получив шайбу в средней зоне, Бал-дерис пошел прямо на двух чехословацких защитников, они брали его в тиски, но наш форвард каким-то чудом (только он один умел так!) прошмыгнул между соперниками и открыл счет.

Вообще, тандем Капустин — Балдерис, созданный лишь в начале сезона, был самым эффективным на пражском льду. В игре второго звена словно произошел какой-то взрыв, качественный скачок. Долго у ребят ничего не получалось, они переживали, даже, бывало, ссорились, и вдруг все ахнули: какая тройка, какие молодцы! В решающих матчах Капустин, Балдерис и Жлуктов забили важные голы.

И вот остался только один барьер. Нам нужно было обыграть чемпионов мира с разницей не менее чем в две шайбы — только тогда сборная СССР получила бы золотые награды. Трудно в это поверить, но мы почти не испытывали волнения. К последнему матчу команда полностью обрела себя.

Говорят, что с игроками сборной Чехословакии, которые на время чемпионата расположились в загородном мотеле, по вечерам беседовал психолог — это входило в систему предматчевой подготовки. Нам во время чемпионата посчастливилось общаться сразу с тремя "психологами": народным артистом Евгением Леоновым, популярными артистами эстрады Вадимом Толковым и Борисом Владимировым. Я не знаю, знаком ли Евгений Павлович Леонов с тонкостями спортивной психологии, но вот то, что он заражал команду оптимизмом, — это точно. Наши беседы продолжались часами. Леонов рассказывал о своей работе на сцене и в кино, мы ему — о хоккее.

— Завидую я вам, ребята, — говорил актер. — Сколько у вас болельщиков! Вот я народный артист, а разве можно мою популярность сравнить с вашей?

— Можно, — возражали мы ему. — Еще как! А если вы сыграете роль хоккейного тренера, тогда и вовсе всех затмите.

Он смеялся, и мы вместе с ним.

Впрочем, мы не только развлекали друг друга. Для меня, к примеру, эти встречи были еще и очень поучительными.

— Играть, — говорил Леонов, — значит безмерно тратиться, сжигать себя.

Он не проводил параллелей и аналогий с хоккеем, но мы понимали, что и о хоккее речь шла тоже.

В субботу 13 мая кто-то из ребят увидел Леонова в вестибюле гостиницы с чемоданом.

— Вы что, уезжаете, Евгений Павлович?

— Да вот, пора, в Москве ждут, — со своей обычной чуть застенчивой улыбкой ответил артист.

— А мы как же?

Наверное, на лицах хоккеистов было написано такое огорчение, что Леонов, потоптавшись минуту у дверей, махнул рукой и зашагал обратно к лифту. Он остался с нами до конца и по праву разделил со сборной радость победы.

В воскресенье 14 мая я проснулся в 8.30. С улицы почти не доносился шум автомобилей — верный признак выходного дня. Приведя себя в порядок, я спустился на второй этаж, где в просторной комнате рядом с рестораном столовалась наша команда. Почти все уже оказались в сборе. Завтракали молча. Я обратил внимание на лица ребят: они были, как бы это сказать, отрешенные, что ли… Или замкнутые.

Позавтракав, каждый молча вставал и спешил к дверям. Я понимал своих товарищей, потому что и сам испытывал желание побыстрее остаться один, избежать лишних разговоров. Проглотил яичницу с ветчиной и тоже направился к себе в комнату. В коридоре меня догнал наш врач: "Ты знаешь, — сказал он, — сегодня заболел Сережа Капустин. У него высокая температурам. — "Играть не сможет?" Сапроненков с сомнением пожал плечами. Кажется, и сегодня спать ему не довелось: глаза у него запали, под ними — черные круги…

О том, что на лед не выйдет один из лучших игроков нашей команды Сергей Капустин, я старался не думать. Только констатировал этот факт: плохо, дескать, дело — и все. Что толку терзать себя перед матчем? Лучше совсем не вспоминать о хоккее. Даже на дневной раскатке (мы приехали на каток вчетвером — с Юрзи-новым, Пашковым и Лебедевым) я все делал как бы машинально,

не думая о том, что вечером этот гигантский зал, похожий на разрезанную пополам бочку, содрогнется от призывного клича пражских болельщиков и на этом льду нам предстоит бороться с хозяевами чемпионата за победу и выиграть с перевесом не менее чем в две шайбы.

Перед обедом я пригласил Сашу Пашкова на прогулку. В Праге было прохладно. Белые церемонные свечи прятались в кронах каштанов. Над Влтавой сдержанно пели дрозды. Я вдруг поймал себя на мысли, что и сейчас совсем не испытываю волнения.

Пообедав, я по своему обыкновению крепко уснул. Сон был глубоким и чистым, как у младенца. Через полтора часа я встал свежим и еще более спокойным. Чем ближе был матч, тем увереннее я себя чувствовал.

— Ну, мальчишки, у вас есть шанс доказать, что вы самые сильные в мире, — сказал Виктор Васильевич Тихонов на традиционной установке. — Надо сразу показать соперникам: мы вышли побеждать. У них дома, в присутствии их болельщиков, не смущаясь их чемпионскими титулом, — побеждать!

Мы вышли на лед, и я сразу увидел, что наши соперники выведены из равновесия: бледные лица, скованные движения. Хозяев не взбодрило даже то, что болен Сергей Капустин. И хотя он (вот настоящий парень!) вышел на площадку, чтобы поддержать нас, соперники, конечно же, знали о том, что у Сергея высокая температура.

О том, какой прекрасный гол забил Балдерис, я уже вспоминал. А потом Петров увеличил счет. Мы были в меньшинстве, когда Володя перехватил шайбу в средней зоне, прошел с ней вперед и пробросил направо — Михайлову. Что сделал бы на месте нашего капитана любой другой хоккеист? Он почти наверняка прижал бы шайбу к борту, ведь главное при игре в меньшинстве — выиграть время. А Борис рукой остановил летящую шайбу и, увидев, что вратарь Холечек вышел на него, адресовал пас Петрову. Гол!

Умение сыграть нестандартно всегда отличало хоккеистов нашего ведущего звена, и вот вам, пожалуйста, — еще один пример. Ребятам порой приходилось очень трудно: у них не всегда ладилась игра, мешали травмы, да и соперники против нашей ударной тройки действовали с двойным усердием. Но и теперь ветераны не подвели — они забили больше всего шайб.

На последней минуте второго периода, когда чехословацкие хоккеисты играли в меньшинстве, к моим воротам по правому краю прорвался Мартинец. Удивительно, но я успел загадать: выиграю этот поединок — значит мы чемпионы. А Мартинец летит прямо на ворота, и шайба, как привязанная, на конце его крюка. Тут уж надо было держаться, стоять до последнего! Я чуть выкатился и отразил шайбу, но в следующее мгновение Мартинец наткнулся на меня, сбил с ног, сразу образовалась куча-мала… А где шайба? Вот она миленькая, лежит в двадцати сантиметрах от линии ворот.