Фил Коллинз - Я еще жив. Автобиография [litres]

Наконец наше выступление – длиною, как мне показалось, в вечность – закончилось. Я думал: «Господи, это было ужасно. Чем скорее это закончится, тем лучше».

Но впереди меня ждал еще один кошмарный момент. Led Zeppelin за кулисами поджидал виджей MTV Алан Хантер, чтобы взять у них интервью. По нашим лицам еще стекал пот, у меня во рту все еще оставался неприятный привкус; мы собрались на улице около фургончиков музыкантов. Он начал интервью со следующего вопроса: «В этот день воссоединений групп, возможно, самым ожидаемым было воссоединение Led Zeppelin. Итак, прямо сейчас – интервью с участниками группы…»

Хантер начала задавать вопросы, и я быстро понял, что никто не воспринимает его всерьез. Роберт и Джимми вели себя ужасно, самодовольно и дерзко отвечая на все вопросы, а Джон Пол Джонс все еще был тише воды ниже травы.

Мне стало жалко Хантера. Он был в прямом эфире, зрители всего мира ждали это интервью затаив дыхание, а эти ребята делали из него идиота. Поэтому я попытался помочь ему, вставляя свои ответы на его вопросы в интервью. В том числе ответы на некоторые вопросы, на которые я даже толком не мог ответить.

Видимо, Хантер получил четкие указания от руководства: «Мы не хотим разговаривать с Коллинзом!» Но я думал: «Какого черта? Почему Джимми и Роберт так себя ведут? Парень просто спрашивает вас. И если вам не хватило того фиаско, которое произошло на сцене, то это интервью будет даже еще хуже».

Они зачем-то начали махать кулаками уже после драки и не позволили включить свое выступление в официальное DVD-издание. Потому что они, конечно же, стыдились его. И как я понял, обычно именно меня винили в этом провале. Ведь не могли же в этом быть виноваты святые Led Zeppelin. Это все тот паренек, прилетевший на «Конкорде» и не репетировавший с ними ни дня. Он был во всем виноват. Этот позер.

Возвращаемся за кулисы, где я уже планировал сматываться с концерта. Эрик сидел в фургончике Боба Дилана вместе с Ронни Вудом и Китом Ричардсом, которые также выступили не очень хорошо в тот день. К счастью, я не видел их провала (хотя это могло бы немного утешить меня). Я жутко устал и думал: «Зачем я вообще это все затеял?» Я играл с колоссальным числом музыкантов, с целой толпой ужасных музыкантов, но со мной никогда не случалось ничего подобного.

Но затем, опустошенный и изможденный, я вдруг вспомнил (как будто мой мозг внезапно подключили к розетке): «О, черт, я же должен спеть We Are the Fucking World с Лайонелем Ричи и Гарри Белафонте».

Я сказал Кенни Крагену, что не смогу это сделать. В моем положении, когда я оказался в эпицентре катастрофы Led Zeppelin, мне было совсем не до мира. Мне нужно было поскорее улететь оттуда на последнем вертолете в Нью-Йорк.

Тони Смит, Джилл и я устало вскарабкались на борт. Мы приземлились на аэродроме для вертолетов на Манхэттене, в Вест-Сайде. После всего того, что случилось в тот день – «Уэмбли», «Хитроу», «Конкорд», аэропорт имени Джона Кеннеди, стадион «Джон Ф. Кеннеди», четыре выступления, одно из которых было просто адским, вертолет обратно в город, – мы вылезли из вертолета. Перед нами – абсолютная пустота. Машины не было . Кто-то забыл найти водителя, который бы встретил нас. Такси тоже нигде не было видно. Не в этой части города и не ночью. А я только подумал, что хуже уже быть не может…

В конечном счете нам удалось поймать такси, и мы доехали до отеля. Я включил телевизор. Там показывали предсмертные судороги концерта Филадельфии. Угадайте, кого я увидел на сцене?

Шер.

Это было сумасшедшее окончание сумасшедшего дня. Она не просто попала на концерт, ей еще и дали микрофон. И она пела We Are the World. Возможно, даже мою строчку.

На следующий день мы отправились домой на «Конкорде» и забрали детей – они как раз заканчивали прокалывать булавками мой портрет. 14 июля 1985 года мы вернулись домой в Уэст-Сассекс. Только я, Джилл, Джоули и Саймон. Начало летних школьных каникул. «Чем бы ты хотел заняться? Давай мы вытащим лего?»

Теперь мне предстояло делать действительно сложные дела.

Папочка дома! Летом после Live Aid 1985 года я изо всех сил пытался снова стать семейным человеком. Обычно я забирал Саймона и Джоули на школьные летние каникулы, а остальную часть года они жили в Ванкувере, пока я был загружен работой, поэтому эти месяцы вместе с ними были неприкосновенными для меня. Хоть я и постоянно поддерживаю связь с ними, каждый раз, когда они приезжали ко мне, был для меня огромным сюрпризом, так как их характеры оформлялись все четче и выражались все ярче, они все пристальнее следили за модой, своими прическами и, конечно же, становились все выше.

У меня сохранилось много домашних видео того периода, и мне всегда любопытно наблюдать за тем, как развивались их акценты. Например, акцент Джоули становился все менее по-английски чопорным и все более – среднеатлантическим. Мои дети росли и превращались в милых людей с хорошими манерами, однако эти изменения повлекли за собой определенные проблемы – проблемы, которые я был бы счастлив решать вместе с ними.

На тот момент моим домом был «Лейкерс Лодж» в Локсвуде, Уэст-Сассекс. Мы решили переехать из «Олд Крофта», когда я записывал No Jacket Required в Лондоне. Джилл взяла на себя самое сложное – найти для нас новое жилище, пока я был прикован к студии и не мог заниматься ничем другим. Это, конечно, не та же самая ситуация, что и переезд нашей семьи, когда мама должна была организовать его в течение одного рабочего дня отца, чтобы он даже ничего не заметил; однако чем-то они были схожи.

«Лейкерс Лодж» был возведен в начале восемнадцатого века, и тогда он еще назывался «Бегарс Буш». Он представлял собой большой, построенный на века георгианский дом, располагавшийся на двенадцати акрах земли, на которых также находился сад с бетонными стенами. Позже мы выкопали на участке озеро, на котором я занимался с детьми тем, чем мой отец занимался со мной, – катался на лодке. Во время Второй мировой войны этот дом был главным военным пунктом на всей ближайшей территории – у меня есть фотографии, на которых отделение местного отряда обороны проводило на нашей лужайке обучение стрельбе из винтовок.

Собственность перешла к нам в руки вместе с немногочисленным персоналом – пожилой парой, которых звали Лен и Джойс Бак. Они жили в этих угодьях уже двадцать пять лет. Лен был тихим и горделивым (не без основания) садовником, который всегда точно знал, когда нужно было собирать урожай, а когда – засеивать почву. Джойс была домоправительницей.