Фил Коллинз - Я еще жив. Автобиография [litres]

«О, да это просто моя старая подруга…»

Тем временем я оглядывался вокруг и пытался понять, заметила ли все это Джилл. Конечно, заметила. Возможно, у меня будут проблемы.

Мы с Лавинией поговорили еще немного, и меня не отпускало ощущение, что за мной следят. Но при общении Лавинии всегда нужен был физический контакт, прикосновения, и мне ничего не оставалось, как отвечать ей на все это. Или, как это потом могла расценивать Джилл, я просто не мог оторваться от нее.Если бы все разошлись и вокруг никого не осталось, то я бы порадовался тому, что у меня был свой личный фургончик… Но повсюду были люди, и все они, несомненно, думали: «Что там происходит?» Наш магнетизм, наша аура были настолько мощными, что это чувствовали все вокруг.

В конце концов Лавиния собралась уходить, и наше прощание напоминало сцену из «Ромео и Джульетты», когда мы до самой последней секунды не отпускали друг друга из рук. Иронично то, что, когда Франко Дзеффирелли снимал адаптацию великого трагического произведения Шекспира, Лавиния рассматривалась на роль Джульетты (она была хорошей подругой Оливии Хасси, которая в итоге и получила эту роль), а я пробовался на Ромео. Забавно, не правда ли? Но это было много лет назад, ясно?

Итак, мы с Лили, Джилл и ее мамой сели в лимузин и поехали домой. Джилл сухо произнесла: «Значит, это и была та самая Лавиния». Она никогда не встречала ее, но знала о ней.

«Ты не говорил мне, что она настолько красивая».

Я сам никогда не думал, что она настолько красива! Я не виделся с ней двадцать лет.

На следующий день я позвонил ей, чтобы якобы просто с ней попрощаться. Но вместо этого я спросил: «Мы можем еще увидеться?» Я уже отчаянно хотел опять с ней встретиться. Что-то снова разожглось в моем сердце. Но что из этого выйдет? Я женат, она замужем.

Она дала мне номер телефона своих родителей в Лондоне. Вскоре она собиралась приехать в Великобританию, чтобы повидаться с отцом и матерью. Джилл и Лили все еще были в ЛА – Джилл занималась переделкой дома, который мы тогда недавно купили на бульваре Сансет (до этого там жил Коул Портер). Я моментально воспользовался этой возможностью и встретился с Лавинией несколько раз.

Не поймите меня неправильно: сложно объяснить то, что иногда школьную любовь невозможно забыть в течение всей жизни. Я любил Джилл и Лили, но одновременно и обожал Лавинию. Она была, безусловно, безумно привлекательной, но было нечто другое, что связывало нас с ней. Но почему я в тот момент пожертвовал своей личной жизнью ради этого? Наверное, из-за нерешенного в глубине моего сердца вопроса. Я обязан был попробовать в последний раз сделать то, что, как мне казалось, уже было мной забыто десятки лет назад. Я не мог не воспользоваться этой возможностью.

Моя жизнь внезапно превратилась в постоянное желание увидеться с Лавинией. Я звонил ей в три или четыре утра. Я совсем забыл про семью, про работу. Это было ужасно. Я ужасно себя вел.

В общем, все закончилось следующим образом: я ушел от Джилл, и Лавиния бросила своего мужа. Я достиг точки невозврата, хотя Джилл даже об этом не знала. Я никогда никому не изменял в своей жизни. Но я расценивал Лавинию как оправданное исключение – своим затуманенным разумом я находил весомые на то причины. Она была любовью моей юности – любовью, которую я потерял.

Я снова сошелся с ней – так и должно было быть всегда.

Через три или четыре насыщенные недели после нашей первой встречи тур We Can’t Dance переместился в Скандинавию, откуда я позвонил Джилл, чтобы сообщить ей неприятные новости.

Увы, нам было суждено сначала взлететь на головокружительную высоту, а затем обрушиться вниз. Наши отношения развили сумасшедшую скорость – хоть они и длились уже, по сути, около двадцати пяти лет, – а затем резко, с грохотом остановились. Поговорив со своим мужем, Лавиния пришла ко мне и сообщила: «Он не убьет меня, но собирается разрушить мою жизнь – он забирает детей».

Насколько быстро все началось, настолько же быстро все и закончилось. Разумеется, дети имели первостепенное значение. Мы с Джилл остались вместе – что-то вроде того. Я не был уверен, что все когда-нибудь будет как прежде. Конечно, мы попробуем все наладить, но это будет нелегко. Забравшись на самый верх лестницы, я рухнул вниз. И это было больно.

Утро после разговора накануне.

Эмоциональный перепад раздавил меня. Меня убивал не отказ. А потеря. Неудивительно, что я тогда не мог сосредоточиться на работе, когда тур We Can’t Dance завершался в Вулверхэмптоне 17 ноября 1992 года. Колоссальный рывок по всему миру наконец подходил к концу, но я все еще не мог найти себе места – даже удивительная поездка в «Неверлэнд».

В декабре того года я должен был поехать в ЛА и провести вручение Billboard Awards; раньше я никогда не делал ничего подобного. Самым успешным артистом вечера стал Майкл Джексон. Он выиграл большинство наград с Dangerous. Кроме того, исполнялось десять лет с момента выхода Thriller, и Billboard хотели почтить настолько успешный альбом с астрономическим количеством продаж.

К сожалению, Джексон уезжал в тур на следующий день после церемонии вручения, поэтому мы решили записать вручение награды с моим представлением победителя заранее в «Неверлэнде», Санта-Барбара.

Возможность лично увидеться с таким человеком и лучше его узнать, а также посмотреть на «Неверлэнд» в реальности (интересно, а эти обезьянки – это его прислуга?) была крайне заманчивой, и я сильно волновался. Даже ехать туда было волнительно, но под тем, что вы понимаете как «волнительное», я подразумевал «пугающее»: вертолет, который вез меня, Джилл и Лили, потерялся в тумане и сбился с пути, поэтому нам пришлось совершить посадку в нескольких милях от самого ранчо, а остальную часть пути мы преодолели на присланном за нами лимузине.

Когда мы наконец приехали, нас поприветствовали двое встречающих, одетых в диснеевском стиле. В саду играла музыка, а впереди, в самом парке, повсюду бегали дети.

Нас привели в дом и посадили в гостиной, чтобы мы подождали, пока маэстро не спустится. На стенах было много его фотографий времен Thriller, когда он был на сумасшедшей волне успеха, а также различные снимки его семьи. Мы также увидели огромный, написанный маслом портрет Джексона, вокруг которого было много животных и птичек – «Король поп-музыки» был изображен Франциском Ассизским.

Итак, через некоторое время Майкл спустился и представился. Он был очень мил и дружелюбен. Все слухи о его сумасшествии и странностях моментально исчезли у меня из головы; я и глазом не моргнул, когда он пригласил Джилл и Лили наверх поиграть в его детской комнате.Мы с ним пошли в студийный комплекс, где съемочная группа устанавливала камеры – в дополнение к операторам Billboard там также присутствовали его собственные люди, снимавшие для его архивов все, что он делал.