Фил Коллинз - Я еще жив. Автобиография [litres]

Я также постоянно заглядывал в свой мини-бар, выпивая еще пару-тройку стаканчиков перед сном. Часто я встречался с работником отеля, наполнявшим мини-бар напитками. Он сказал мне: «Да вы настоящий любитель водки!» Не совсем так. На тот момент мне нравился любой алкоголь, нравилось все, что могло приглушить боль. Сначала в дело шли только маленькие бутылки, потом я начал выпивать все больше и больше, а затем мини-бар оказывался пуст. Хотя я не трогал скотч. Я не пил абсолютно все. Я испытывал жажду, но не настолько. Пока не настолько.

Но когда ты пьешь прямо из горлышка бутылки, стоя у холодильника, это становится опасным. Зачем пачкать стакан? Я ничего не смешивал. По крайней мере, тогда я не покупал алкоголь в магазине. Я начал это делать позже, когда жил в своей квартире в Нью-Йорке.

Те выходные, когда мне не нужно было идти на работу, я называл – в честь великолепного фильма Билли Уайлдера 1945 года – потерянным уик-эндом. Я пил, спал и ждал, когда мини-бар снова наполнят. Даже в рабочие дни я иногда выпивал перед репетициями. Яйцо-пашот и водка, прямо из горлышка бутылки, в 10 утра.

Уточню: я никогда не пил во время работы. Я профессионал, поэтому я не выпивал ни капли во время работы. И это значило, что я пил с еще большим усердием после работы и в выходные.

Пугающим было то, что я стал привыкать к алкоголю, то есть я больше не пьянел от водки. Сколько же мне нужно было выпить, чтобы хоть что-то почувствовать? Никто не знал, даже Дэнни Гиллен, который все еще был рядом со мной, заботился обо мне и пытался вытащить из запоя.

Дэнни делал все, что мог: «Ты уверен, что тебе нужна еще бутылка?» Но он мог что-то предпринять, только когда видел, что я пил. Проблемой было то, что я делал это один. Робин Уильямс говорил то же самое о том периоде, когда сидел на кокаине. Он не считал, что должен разделять наркотики с кем-то – он шел домой и употреблял в одиночку. Я делал то же самое с алкоголем.

Некоторые люди чувствуют себя плохо, когда пьют, становятся агрессивными, раздражительными. Но не я. Я просто становился счастливым. Но это ничего не меняло: глубоко в душе я плакал . Люди были правы: я действительно заливал свою печаль. Я не чувствовал себя лучше благодаря выпивке. Но с ее помощью я мог заснуть. А когда я спал, я не думал. Именно поэтому я так и проводил свои потерянные выходные. Я пил, и это выключало меня на сорок восемь часов – до тех пор пока не нужно было возвращаться к спасительной работе. Я заполнял пустоту в своей голове и дыру в своей жизни алкоголем.

После шести месяцев в «Пенинсула» – за это время я мог бы купить себе жилье на те деньги, что потратил на выпивку, – когда работа над «Тарзаном» была окончена и он появился на театральной сцене, я вернулся в Швейцарию.

У меня не было дома, поэтому я жил в отеле в Женеве либо останавливался в разных отелях Ньона. День за днем я старался не выпадать из жизни мальчиков, но чаще всего все сводилось к тому, что я просто возил их в школу и забирал оттуда. И каждую ночь я лежал на кровати, один на один со своей печалью, и глядел через застекленную крышу на серое швейцарское небо. Я был невероятно одинок, не считая моих прекрасных друзей – Джонни Уокера и Грей Гуза. «Кажется, что у тебя есть все, – думал я, – но на самом деле у тебя абсолютно ничего нет».

Я был одержим только одной старой, до боли знакомой мыслью: о чем думают мои дети, когда ночью гаснет свет?

В итоге в ноябре 2007 года я купил небольшой дом в Феши, в пятнадцати минутах езды от мальчиков. Но впервые за сорок пять лет мои дни были длинными и совершенно пустыми. Я отмахивался от обеспокоенных звонков Тони Смита, который хотел знать, что я еще делал, кроме как лежал на диване, смотрел спорт по телевизору и опустошал бутылки вина. Я не так представлял себе свою жизнь после завершения карьеры, но произошло то, что произошло.

Однако я не пил постоянно. Жизнь потихоньку нормализовывалась, я забирал детей из школы, и они оставались у меня на длинные выходные или на каникулы. Поэтому у меня все еще сохранялось одно обязательство – я должен был водить машину. Но если я не выполнял его, то Ника и Мэтта забирала неутомимая Линдси Эванс. Она в течение долгого времени была няней наших детей, хотя она вряд ли ожидала, что ей придется возиться с тремя мальчиками.

Так прошли мои следующие несколько лет – жуткий алко-отпуск иногда прерывался из-за какой-нибудь работы или поездок в Нью-Йорк к Дане. Ожидая получить предложения из Бродвея, я приобрел квартиру на Сентрал-Парк-Уэст, и мы проводили там много времени или выходили из дома, чтобы посмотреть новые шоу или поужинать. Я никогда не скрывал того, что мы с Орианной не должны были разводиться. Казалось, что Дана понимала это.

Затем в мае 2012 года Орианна сообщила мне, что переезжает в Америку. Это было как гром среди ясного неба. У нее был новый муж, и они хотели начать все с чистого листа. Они думали о переезде в Лос-Анджелес. А я подумал: «Так, одну секунду».

Я сказал: «Вы не поедете в Лос-Анджелес. Я не буду снова летать по десять часов, чтобы увидеть своих детей». Орианна знала, как никто другой, что мне уже приходилось дважды мириться с тем, что моих детей увозили от меня настолько далеко (Джоули и Саймона забрали в Ванкувер, а Лили – в Лос-Анджелес).

Я сказал: «Я буду бороться за них».

Но Орианна просмотрела документы о разводе и сказала: «Юристы говорят, что ты не имеешь права».

Итак, они решили переехать и, «к счастью», выбрали Майами. Этот город находился в нижней части Северной Америки, но хотя бы на востоке – поближе к Европе. Могло быть и хуже.

Лето 2012, и дети пока еще были в Швейцарии. Я страдал от ужасной боли в желудке, и меня отвезли в клинику Женолье. Диагноз доктора Луазо был четким и незамедлительным: из-за постоянного употребления алкоголя у меня развился острый панкреатит и мне нужно было как можно скорее ехать в университетскую клинику Лозанны. Мне нужно было бросить пить и вылечиться от алкоголизма, а в той больнице условия для людей в моем состоянии были лучше.

Мое «состояние» явно вызывало обеспокоенность у специалистов: они хотели сразу же отправить меня в отделение интенсивной терапии в Лозанне, поэтому меня перевезли на вертолете больницы. Я пробыл там, как мне казалось, вечность. Время тянется очень медленно, когда под рукой нет бутылки.

Формально это не была реабилитация (а когда у тебя серьезные проблемы с алкоголем, ты становишься экспертом в таких нюансах – «я же выпил только один стаканчик…»). Но по настоянию Линдси, Даны и Тони я оказался в реабилитационном центре, что не вызывало у меня особого энтузиазма. Мне не нужна была реабилитация. Я мог просто остановиться. И я действительно останавливался – несколько раз. Я очень хорошо научился останавливаться. Но еще лучше я научился начинать все заново.