Софья Богатырева - Серебряный век в нашем доме

Не исключено, что “Голубая книга” в тот летний день тоже направлялась в Москву. Больше я никогда ее не видала и ничего не слышала о ней.

Иная судьба выпала “Рабочему экземпляру”. Хранился он как память, как автограф Надежды Мандельштам, в таком качестве я показывала его страстным поклонникам Мандельштама в России, а когда стала преподавать в американских университетах, включала в свои курсы лекций по литературе XX века демонстрацию особо густо испещренных поправками страниц. “Экспонат” всегда привлекал внимание, я держала наготове кучу ксерокопий и с удовольствием раздавала их желающим.

До тех пор, пока…

Пока не догадалась взглянуть на эти странички под иным углом. Глазами не поклонника или лектора, а независимого публикатора. И тут настал момент, когда на фоне восхищения и почтительности стали прорастать крамольные мысли.

Возьмем его в руки. Стянем не спеша, стараясь не повредить хрупкие от времени листочки, проржавевшую крупную скрепку. Где вы, степлеры? Где аккуратные черные зажимы, как же их зовут, не припомню, которыми так ловко скрепляются разрозненные страницы? Тут они, в нынешнем веке. А мы – мы отправляемся в глубь времен, в минувший XX век, в самую его серединку, держим в руках машинопись, частью второй, частью третий экземпляр, видим, что некогда белая бумага пожелтела от старости, что стихи расположены на обеих сторонах листа, отпечатаны на портативной пишущей машинке “Москва”, той самой, не упущу случая напомнить, на которой моя мама в войну, в Чистополе, перепечатывала Борису Пастернаку только что законченный им перевод “Ромео и Джульетты”. Мелькают и рукописные странички, пересчитаем их: одиннадцать стихотворений вписаны рукою Надежды Мандельштам, три – рукою моего отца, что он, помню, обычно делал под ее диктовку. Всего 82 листа основного текста, десять листков дополнений, и то и другое вложено в самодельные папочки: согнутые пополам листы бумаги. А вот замечательная деталь: листочки по сей день хранятся и хранились всегда в картонной “Папке для школьных тетрадей”, на этикетке которой значится: “Первая Образцовая тип<���ография> имени А.А. Жданова”. Не припомню, чтобы Н.Я., отец или мама когда-нибудь обращали внимание на эту пикантную подробность: имена так называемых вождей до того всем примелькались, что их уж в упор не видели, это в наши дни присутствие Андрея Жданова обок с именем Осипа Мандельштама воспринимается как жуткий гротеск, символ безумия, внутри которого протекало наше существование. Утешает, что оное безобразие соседствует с заглавной литерой “М” почерком моего отца: так он помечал папки, в которых хранились стихи Осипа Мандельштама и материалы, относящиеся к его архиву. Если присмотреться, можно различить полустертую карандашную надпись “Мандельштам”, появившуюся, должно быть, позднее, уже в более “вегетарианские” времена. Соблазнительно углядеть тут некий символ, но вижу тут всего лишь совпадение: имени Жданова папа и не заметил.

Собрание, которое вмещает курьезная папка (назовем его в память хранителя “Список Ивича”, сокращенно СИ), включает почти полный текст “Новых стихов” О.М.: 87 из “Московских стихов” и 78 из “Воронежских” в основном тексте, а в дополнениях – семь из “Воронежских”, одно из “Камня”, одно стихотворение 1924 года и четыре шуточных.

Общего заглавия нет, но сохраняется деление на книги. Первая носит название “Новые стихи”, которое относится только к тому, что в последних изданиях именуется “Московскими стихами”. Вторая – “Воронежские стихи” – разбита на три раздела, обозначенных римскими цифрами. Первый включает 19 стихотворений, второй— 43, третий— 16. Слово “тетрадь” не упоминается. Над стихотворением “На доске малиновой, червонной” – римская цифра II (! – С.Б .), поставленная рукою Надежды Яковлевны, и машинописная помета в скобках: “начало третьего (! – С.Б. ) воронежского раздела”. Над стихотворением “Из-за домов, из-за лесов…” аналогичная надпись: “начало второго воронежского раздела” перечеркнута, вместо нее чернилами рукою Надежды Мандельштам вписано: “Воронежские стихи. II”, тут же на полях – римская цифра I. Путаница в цифрах – свидетельство колебаний Надежды Мандельштам, одно время она полагала отнести к “Воронежским стихам” только два последних раздела. Если присмотреться, можно разглядеть, что и римское “II” переделано из арабской единицы. А коли так, то понятными становятся и перечеркивания, и ошибки в нумерации.

В чем, на наш взгляд, ценность списка?

Он вмешивается в споры текстологов, подает свой голос то в поддержку одного, то в поддержку другого варианта, то – реже – предлагает свой текст. Более того, список дает нам уникальную возможность восстановить в какой-то мере процесс работы Надежды Мандельштам над созданием того корпуса поздних стихов Осипа Мандельштама, который был в конце концов предложен ею издателям и исследователям. Список зафиксировал и сохранил последовательность вносимых в текст изменений и колебания составителя.

Таких исправлений и дополнений на 173 страницах СИ сохранилось 126, считая изменения в строфике, датировке, уточнении места написания стихов, но не учитывая перемены в расположении стихов, их нумерации.

Вдумаемся в смысл проделанной работы. Надежда Мандельштам вносит исправления и дополнения в стихи Осипа Мандельштама. Естественно, когда этим занимается поэт, готовя книгу к печати. Но в нашем случае это делает хранитель, который по определению должен делать обратное: защищать текст от каких бы то ни было изменений, какого бы то ни было вмешательства. В том числе и своего.

К такой работе трудно отнестись однозначно. Попробуем разобраться в ее характере и отделить зерна от плевел.

Исправления и дополнения распадаются на три группы.

Первая – назовем ее “Архивной” – сложилась из тех материалов, которые вернулись к Н.Я. Мандельштам уже после того, как список был передан Сергею Бернштейну, а потом поселился в нашем доме. Для анализа эта группа – самая легкая. Ее составило прежде всего то, что пришло из “Наташиной книги” и текстов, сохраненных Н.Е. Штемпель.

Мы видим, что появлялись они не одновременно, а, по крайней мере, в два этапа, что последними пришли стихи, обращенные к самой Наталье Евгеньевне. Они записаны от руки Надеждой Яковлевной на двух листках, вырванных из школьной тетради в линейку, и лежат не в основном тексте, а в дополнениях, отдельной бумажной папочке, на которой рукою моего отца сделана помета “Писать” (т. е. перепечатать на машинке). На полях стихотворения “Клейкой клятвой пахнут почки…” (здесь сохранено название “Наташа” и дан вариант “пахнут почки”) – его же приписка: “Эти 2 (т. е. “Наташа” и “К пустой земле невольно припадая…” – С.Б. ) перед «Как по улицам Киева-Вия…»”. Снабжены они и номерами: “К пустой земле невольно припадая…” помечен номером 65, “Наташа” – 66, а “Как по улицам Киева-Вия…” значится в основном тексте под номером 67. Следовательно, к моменту появления этих двух стихотворений остальные были уже перепечатаны и расположены в правильном порядке.