Венди Холден - Сто чудес

Часто меня приглашают в пражскую синагогу Пинкас, стены которой испещрены именами более 78 000 богемских и моравских евреев, погибших в Холокост. Это место производит на меня сильное впечатление. Здесь можно увидеть, какой вклад внесли евреи в чешскую культуру. Мемориал создан в 1960 году, но закрыт после советской оккупации в 1968 году почти на тридцать лет. Через три года после Бархатной революции синагогу отреставрировали и открыли вновь, однако борьба против сырости и затопления не прекращается. Среди детских рисунков из Терезина есть рисунки тех, кто когда-то был моим подопечным.

Я росла в обстановке смешения чешской, еврейской и немецкой культур, и эта смесь породила множество замечательных людей, таких как, например, Франц Кафка, Густав Малер, Бедржих Сметана и поэт Рильке. Как жертва Холокоста, я, разумеется, глубоко скорблю о том, что тот период прервался с вторжением нацистов, и часто думаю, как все выглядело бы, если бы многие из убитых, останься они в живых, обогатили чешскую и мировую культуру.

На стенах синагоги Пинкас имена кажутся каким-то родом орнамента, но каждый его фрагмент – человеческая жизнь, без которой человечество не полно. Ежегодно в день памяти о жертвах Освенцима произносятся все эти имена, включая имена почти всех моих родных и многих друзей из Пльзеня и Добржича. Не только евреи зачитывают списки имен, но и просто известные люди, добровольцы. И очень часто я поражаюсь тому чуду, что на стене нет моего имени.

Такие памятники играют важную роль, прежде всего предупреждая об опасности, исходящей от диктатур и террористов, которые способны опять совершить или даже совершают подобное зло, и они препятствуют отрицанию Холокоста. Чем больше выживших в бойне умирает, тем активней распространяется ложь об Освенциме, потому что вспоминать его людям очень тяжело.

Чешское телевидение привело меня однажды на неонацистскую демонстрацию возле пльзеньской синагоги, где добрый, похожий на сказочника раввин когда-то давал уроки мне, еще маленькой девочке. Сцена, представшая моим глазам, ужаснула меня. Толпы разъяренных молодых людей на улицах, крики в адрес евреев, напоминавшие гитлеровскую пропаганду. Я пришла в бешенство. Я не вышла им навстречу, это сделали антифашисты, но я уехала потрясенная, спрашивая, извлекут ли они когда-нибудь урок из нашей истории.

Я столкнулась с тревожащим подъемом фашизма еще в 1993 году, когда меня попросили поучаствовать в серии программ чешского телевидения об антисемитизме «Гений нации». Съемочная группа сопровождала меня на протяжении семи дней, они фиксировали, как я живу, как готовлюсь к исполнению музыки Виктора с камерным оркестром Сука в пражском монастыре Св. Агнесы XIII века.

Вечером я приехала рано, чтобы переменить платье в небольшом помещении, отведенном мне, но, подойдя к двери, я увидела приколотую записку: «Можете не играть сегодня, потому что никто не придет послушать. Мы купили все билеты. Общество противников евреев в чешской культуре».

Я была ошеломлена и удручена, как и все участники оркестра. Мы не знали, что делать, не знали, что произойдет. Стоит ли нам выходить на сцену или здесь пройдет что-то вроде митинга? В итоге мы, несмотря на ужасное напряжение, стали играть, и постепенно собралось немало публики из людей, случайно оказавшихся здесь. Я играла плохо, и всем было не по себе, мы не знали, прервут ли нас демонстранты или случится что-то и того хуже.

По телевидению концерт так и не показали, чтобы избежать невольной рекламы «противникам евреев». Насколько мне известно, больше никто из евреев не стал мишенью этой организации, так что мне особенно не повезло.

Когда нацисты оккупировали Чехословакию, я много прочитала об антисемитизме, все, что могла, о его истоках. Даже подростком я поняла, что причина антисемитизма – в потребности найти врага, принадлежащего к другому народу или другой национальности. С моей точки зрения, в Чешской Республике есть три формы антисемитизма: религиозная – когда евреев обвиняют в том, что они убили Христа, фольклорная – когда черти и злые духи изображаются с крючковатыми носами и бородами, словно на нацистских плакатах тридцатых годов, и еще одна, худшая из всех. Эта последняя воплощена в прыскающих тестостероном парнях из приличных семей, которые хотят казаться анархистами и завоевать тем самым популярность в среде ровесников. Они более опасны, потому что часто харизматичны, интеллектуальны и умеют подать себя и свою идеологию, заражая группы однолеток. Всегда меня удивляло, что люди паранойяльные, шизофреники и мегаломаны, по-видимому, имеют магнетическое влияние на более слабые натуры.

Как только появляется кто-то с хорошо подвешенным языком и начинает обвинять во всем подряд евреев, возникают проблемы. Возможно, первоначально такой человек вовсе не антисемит, но евреи легко оказываются его мишенью.

Если я о чем-то и мечтаю, то о мире без ненависти и зависти. Новые антисемиты вызывают у меня чувство отчаяния, чувство бесконечного кружения на одном месте. Здесь я пессимист и много раз обсуждала это с Виктором, который не верил, что человеческое существо обладает врожденной агрессивностью. Он считал, что от воли конкретного индивида зависит, противостоит или уступает он злу в самом себе. Но в нас все еще много животного, и, поскольку у нас нет естественных врагов, мы убиваем друг друга.

Я все же надеюсь, что эволюция нашего мозга продолжается, сознание развивается и у нас получится донести собственный опыт до молодых, чтобы они не делали тех же ошибок, что совершались в прошлом. Иногда ужасно быть старой. Ведь я знаю, что могу предостеречь других от определенных типов поведения, только если они будут слушать. И когда мы разовьем способность прислушиваться друг к другу, появится надежда. В противном случае ее нет.

Я прочитала однажды исследование о тех, кто пережил Холокост, и там сказано, что они делятся на три категории: физически изувеченные, пострадавшие психически и творчески активные. Надеюсь, что последняя категория – моя, и особенно в том, что касается моих попыток как-то поучаствовать в противостоянии фашизму в Европе и повсюду в мире. Воспитание молодежи играет тут важную роль. И еще важно направлять на нее все творческие способности. Когда бы я ни приходила в школы поговорить о Холокосте (а я чувствовала, что на мне лежит такая обязанность), я старалась вовлечь школьников лично, сделать историческую память живой реальностью. Я спрашивала:

– У кого из вас немецкие фамилии?

Обычно они отвечали:

– А что? Вы хотите наказать нас за войну?

Я отрицательно качала головой:

– Я хотела узнать, потому что сейчас есть одна политическая партия, «Чехи для чехов», так вот представьте, что они пройдут в парламент, станут влиятельными и обяжут всех с немецкой фамилией носить на одежде особый знак.