Джейн Биркин - Дневник обезьянки (1957-1982)

Мы играли у них дома в «Murder in the dark» [54] «Убийство в темноте» ( англ .) – карточная игра, которую во Франции называют «Игра в сардины». , пока не было родителей. Билл оказался отличным детективом. На следующий день Саймон заболел. Он из-за чего-то рассердился на своих родителей, и к вечеру мы уехали из Лондона.

Август 1962, поездка во Францию

В четверг я ходила в шикарную парикмахерскую [55] «Видал Сассун». на Слоун-стрит. Мне сделали перманент. Волосы были покрыты коркой, и, пока я сидела под сушкой и пила чай, голову нестерпимо жгло и кололо. Но дело того стоило. То, что делают их стилисты, попросту божественно. В тот вечер я чувствовала невероятное возбуждение. У себя в комнате я уложила в чемодан вещи и составила список. Обожаю готовиться к путешествиям. У меня прямо пятки горят.

Я проснулась в 4:30, потом в 5:00, а потом уже все встали. Я надела плиссированную блузку и бирюзовую юбку. Папа отвез нас в Кенсингтон. Там мы посидели в небольшом и очень современном зале в ожидании автобуса, на котором поехали в лондонский аэропорт. Когда мы прощались с папой, я немножко поплакала, но незаметно для остальных, и папа сказал, что скоро присоединится к нам в Париже. Мама встретила свою подругу, которая доехала вместе с нами до аэропорта. Она была очень милая. Меня от нетерпения буквально трясло. Нас посадили в самолет, и мне досталось место возле иллюминатора. В полете у меня жутко закладывало уши и тошнило, и мне пришлось на всякий случай держать перед собой пакет. Мы приземлились в Париже, где нас встретили знакомые, говорившие по-французски. От счастья я была готова зацеловать маму до смерти. Мы провели в Париже день. Моросил дождик. Эндрю пришлось еще раз ехать в аэропорт, потому что он забыл там свою сумку. Он был в отвратительном настроении, когда зашел к нам. Мы в это время сидели за жутко дорогим завтраком. Мы побывали возле Триумфальной арки, над которой развевался огромный флаг, поскольку это был Liberty Day [56] По всей видимости, в честь дня освобождения Парижа. . Короче говоря, они славили этого старого хвастуна Бонапарта. На Могиле Неизвестного Солдата горел Вечный огонь. Полицейский велел Линде быть внимательней, потому что она наступила на эту могилу. Потом мы зашли в магазин пластинок и ужасно дорогое кафе.

Ночной поезд нас удивил: он был очень старый, но удобный. Меня не покидало ощущение, что я – солдат, отправляющийся на войну. В спальном вагоне вместе с нами ехали две француженки – мать с маленькой дочкой. Мама сокрушалась, что нам не удастся втиснуть весь наш багаж, но мы его втиснули. Эндрю отдал свое единственное одеяло какому-то австралийцу и заснул, пока мы с Линдой ужинали.

Мы прибыли на вокзал и пересели в поезд, который шел в Экс-сюр-Мер. Предыдущие постояльцы еще не выехали, и мы пошли купаться, а потом купили у очень симпатичного молодого парня пляжный зонтик и складной стул. Меня ужалила медуза. Большую часть дня мы провели на пляже, а вечером пошли ужинать в прелестный ресторан с окнами, увитыми диким виноградом. Мы включили музыкальный автомат и танцевали твист. В понедельник мы все сгорели на пляже, особенно Линда. Мы нашли еще один пляж, на котором мальчишки ныряли в море со скалы, и я тоже нырнула. На обратном пути мы подобрали старые газеты, которые гонял ветер, и увидели фотографии принцессы Маргарет и Мэрилин Монро [57] Из одной из этих газет я и узнала о смерти Мэрилин. .

Вторник

Поезд остановился. Пользуюсь минутой, чтобы наверстать упущенное и сообщить последние новости: я еду из Сассекса на остров Уайт.

Пятница, остров Уайт

Мы ходили на пляж, и я встретила друзей Ноэлл. Мы купались. Жара стояла немыслимая. Забавная вещь: никогда раньше я не входила в воду так быстро и без колебаний, а тут прямо-таки бросилась в море. На мне было бикини из миткаля. Мальчишки смотрели на нас как на героинь – они стояли на берегу и стучали зубами от холода. Мы забрались на плот и брызгались друг на друга, и я старалась быть как можно соблазнительнее, изображая из себя сирену. Когда я вылезла на берег, волосы у меня походили на крысиные хвосты. Я специально не надела шапочку, потому что она испортила бы весь эффект.

В тот вечер Питер и Джон собирали гостей. Я выпила немного сидра, но совсем чуть-чуть, потому что, если я буду пить, у меня не будет машины, я отказалась от пива и других крепких напитков и пила оранжад и лимонный сок. Росмэри совершенно напилась, и это было неприятно. Я радовалась, что послушала советов мамы и папы, а она вела себя странно и беспрестанно хихикала. Во всяком случае, я разговаривала сразу с четырьмя мальчиками. Дэвид знал все места в Ноттингеме, которые знаю и я, и было забавно с ним болтать; он рассказывал мне о детской психологии, советовал читать комиксы и просил, чтобы я рассказала ему, что мне снится. Джон пытался мне внушить, что сидр – безалкогольный напиток, и постоянно подливал мне в стакан, но я взяла и перелила все содержимое ему в стакан. Он хотел, чтобы я прочитала ему свои стихи, но я сказала, что напишу стихотворение специально для него; мне очень понравилось, что на меня сквозь пламя свечи все время смотрел какой-то сумрачного вида парень. Он был невероятно красив, почти божественно красив. В этот момент Росмэри стало плохо, и все стали приводить ее в чувство при помощи черного кофе. Она выпила шесть стаканов сидра и стакан пива – он-то чуть ее и не доконал.

Без даты; балет Большого театра

Вчера мы ходили в театр, на балет Большого театра. Божественно. Одной балерине публика аплодировала целых полчаса. Я встретила леди Нинет де Валуа. Она обворожительна. Она сказала мне, что я слишком большая, чтобы поступать в балетную школу.

С Нилом все складывается отлично. Я ходила к нему в гости, мы пили красное вино, а на прощание, когда я уже стояла на пороге, он поцеловал меня в шею. Я его очень люблю и думаю о нем день и ночь. Как прекрасно так сильно кого-то любить! Он сказал, что чувствует то же самое. Господи, до чего ужасно – не думать ни о ком другом, даже о Клиффе Ричарде. Это правда невыносимо.

Нил был нашим соседом по Чейн-Гарденс, они жили в доме напротив. Летом я его почти не видела из-за густой листвы, но зимой, поскольку моя комната располагалась этажом выше, чем его, я изображала из себя балерину – с попугаем на плече. Мы с сестрой Линдой придумали шифр, которым сообщали друг другу, вышел он на балкон или нет. Если мы говорили: «Дождь идет», это означало, что он там. Однажды Линда сказала, что идет дождь, и я взяла альбом и пошла на берег Темзы, якобы для того, чтобы рисовать фонари. Вскоре он подошел ко мне. Я впервые услышала его голос – он говорил с новозеландским акцентом. Я обернулась и обнаружила, что у него под правым глазом большое родимое пятно и ему лет сорок. Когда я пошла к нему в первый раз, папа не возражал, потому что мог наблюдать за нами с балкона. Но он не мог видеть, что сразу за порогом Нил начал меня целовать. На следующий год Нил переехал. Он пригласил меня к себе. За ужином – мы ели рататуй – я слишком много выпила: намешала красное вино с виски. Он попытался на меня улечься; я сказала, что у меня «дела», а он возразил, что ничего страшного. Мне стало противно, и я убежала. Домой я вернулась очень поздно и не позвонила папе, как обещала. По лестнице я поднималась бесшумно, как воровка. Папа ждал меня на площадке: «Почему так поздно?» – «Извини». – «Извинения недостаточно». Я пошла к себе в комнату и проглотила весь свой запас аспирина, который давно собирала на всякий случай. Сестра заглянула ко мне в четыре утра, увидела, что я бледная как смерть, и позвала маму. Мне сделали промывание желудка. Мать отхлестала меня по щекам, и правильно сделала. С тех пор я терпеть не могу виски и в рот не беру рататуй.