Джейн Биркин - Дневник обезьянки (1957-1982)

15 февраля

Вчера мне приснилась Ава. Она лежала в больнице в Англии и выглядела неплохо. Несмотря на мутные окна, я видела, что щеки у нее порозовели. Я вошла к ней в палату. «Ой, это ты?» – спросила она. «Да, ты в Англии». – «А, теперь понятно, – улыбнулась она. – Значит, я больше не в Вене. Но как я здесь очутилась? Не помню, чтобы я переезжала. Наверное, все проспала». Во сне я подумала: как объяснить ей, что она летела в грузовом отсеке, в ящике из-под апельсинов? «Ты прилетела на вертолете», – сказала я и позвала ее мать, которая ждала в коридоре вместе с ее отцом и Бижу. «Ей лучше», – сказала я им, а сама подумала, что это плохой знак, потому что она точно так же выглядела перед смертью. Проснувшись, я вспомнила, что ее больше нет, но обрадовалась, что видела ее во сне и разговаривала с ней. Очень странное ощущение. Надеюсь, она будет сниться мне часто, веселая и здоровая, как при жизни.

Мы сегодня перебрались в отель «Европа». Встретили нас очень радушно, не то что в предыдущем. Завтра уезжаем в Венецию. Мы с Сержем сняли в банке достаточно денег. Зря я не доверяла банковским картам! Мы с Кейт и Йоттой катались на лыжах без инструктора. Спрашивается, зачем мы заплатили ему 3000 франков, если прекрасно без него обходимся? Дети скакали по трамплинам, как блохи. Поругалась с Кейт, которая карабкалась вверх по склону навстречу другим лыжникам, которые летели вниз на бешеной скорости. Но мы скоро помирились и вместе хохотали над Шарлоттой. Она носится по горам как красный чертенок и вопит на лету. Смотреть на это без смеха невозможно.

13 марта, Джон Б. / Кейт

Не спала всю ночь, волнуюсь из-за Кейт. Судя по всему, Дж. Барри вскоре собирается звонить Кейт из Калифорнии. Габриэль слышала это от Майкла; он уезжает вместе с Джоном и берет с собой Эмму и Люси. Габриэль не может это ему запретить. Что до меня, то при одной мысли о Джоне Барри мне делается дурно. Я знаю, что он строит дьявольские планы и после тринадцати лет полного отсутствия мечтает забрать у меня Кейт. Что ему терять? Прекрасная дочь-подросток, которой он за 12 лет даже открытки на Рождество не прислал. Иногда мне хочется, чтобы Беверли-Хиллз провалился в тартарары. Что, если Кейт выразит желание с ним увидеться? Я ведь не смогу ей помешать. Я должна думать о ней, а не о себе. О, dear, dear , развод – это отвратительно. Ты радуешься рождению ребенка, ты его воспитываешь, а потом его с тобой разлучают. Теперь мне всю жизнь придется мучиться из-за Джона. Если я умру, он получит право отобрать Кейт у Сержа и Шарлотты. Габриэль рассуждает о завещаниях, и выглядит все это очень мрачно.

8 апреля, 1 час ночи

Сегодня моей маленькой Кейт исполняется 13 лет. Моей крохе, моей милой любимой Кейт. Она плачет, бедняжка, что ей больше никогда не будет 12. Я зашла к ней в комнату, чтобы поцеловать ее и пожелать ей спокойной ночи, а она вдруг вцепилась в меня, словно прося защиты. Я думала, она переживает из-за потерянных сережек, но она вдруг прошептала: «Мамочка! Я не хочу, чтобы мне исполнилось тринадцать лет! Я хочу всегда быть твоей маленькой дочкой!» По лицу у нее текли слезы. Я стала ее утешать, говоря, что она всегда останется моей маленькой дочкой – и в 30 лет, и в 60; я целовала ее покрытый испариной лобик. Оказалось, подружка в школе рассказала ей, что в 13 лет девочки «отдаляются» от матери. Кейт испугалась, что буквально с завтрашнего дня ей придется самой отвечать за все, что будет с ней происходить. «На некоторые фильмы в кино не пускают детей до тринадцати лет, – продолжала Кейт. – Значит, и правда все меняется?» Моя бедная любимая малышка! Надеюсь, мне удалось тебя успокоить. Я повторяла ей, что невозможно от кого-то «отдалиться», если ты сам этого не хочешь, и нечего морочить себе голову мыслями о какой-то «ответственности». «Посмотри на Изабель, – говорила я, – ей уже двадцать, а она живет себе и радуется и думать не думает, что должна за что-то отвечать». Люди не меняются за одну ночь, твердила я ей, и завтра ничем не будет отличаться от сегодня; каждый возраст по-своему хорош, потому что привносит в жизнь что-то новое. Не надо бояться. Я просила у нее прощения за то, что не всегда была идеальной матерью: «Для меня ведь это тоже в первый раз». Я заверила ее, что она в любой момент может прийти ко мне, чтобы я ее обняла. И я ее обниму, потому что я ее люблю. Я баюкала ее как маленькую, и вскоре моя милая Кейт перестала дрожать, как перепуганный птенец, и заснула. А я поняла, что и в самом деле ничего не меняется и дети всегда остаются детьми. Мы, взрослые, видя, как растут наши дети, стыдимся нежничать с ними по-прежнему, нам кажется, что это их обидит, но мы ошибаемся. Они все так же нуждаются в нашей ласке, а если не просят нас о ней, то лишь потому, что тоже стесняются. Милая Кейт! Если когда-нибудь у тебя будет 12-летняя дочь, прочти эти строки. Знай, что ты для меня – источник радости и удовольствия. Пусть твоя дочь будет такой же нежной и любящей, какой ты всегда была для меня. И не забывай: ты – мое дитя, и мне все равно, сколько тебе лет. И в 60, и в 100 – если ты почувствуешь, что я тебе нужна, приходи, и я опять, как в детстве, возьму тебя на ручки. А если меня уже не будет в живых, но ты в свои 100 лет захочешь, чтобы я тебя обняла, вспомни эту ночь. И тогда ты поймешь, что я с тобой навсегда. Если тебе станет плохо, я приду тебя утешить, погладить и поцеловать там, где болит. Я не в состоянии видеть, что ты несчастна. Милая Кейт, пожалуйста, не грусти. Поверь, в твоей жизни будет много веселья и радости. Господи, как я тебя люблю.

22 часа

Я в отеле «Интерконтиненталь». Катрин Денёв поет песню Сержа. Мероприятие затянулось, и я решила посидеть в баре со своим дневником – все лучше, чем терпеть приставания телохранителей и выслушивать их идиотские рассуждения о том, какая из звезд нравится им больше. Мне грустно и одиноко. Мне очень грустно. Кажется, я все делаю не так. Все пошло наперекосяк, и виновата в этом только я. Как бы мне хотелось верить, что я не одинока.

Май, вечер субботы

Дома, в Англии, с мамой, папой и Сержем. Ужин прошел весело. Перед сном читала папе Вудхауса, а потом два часа разговаривали с мамой. Удивительно, до чего этот разговор с глазу на глаз меня успокоил. Мы обсудили и ее проблемы, и мои. Папа и Серж во многом похожи друг на друга. Как я люблю свою маму! Мне нравится спать с ней. Она такая теплая и мягкая, как ребенок. На публике мы с ней держимся отстраненно, соблюдая дистанцию, но на самом деле мне хочется одного: прижаться к ней всем телом и убедиться, что она в первую очередь – моя мать. Другой у меня нет, а мне порой так нужно, чтобы она поняла меня и защитила.

Май, среда

Мне очень грустно. Не знаю почему. Может быть, потому, что вчера вечером я в разговоре вспомнила Аву. Печаль охватывает тебя постепенно, к глазам подступают слезы, ночью не можешь заснуть, потому что в голове крутятся самые черные мысли. Это даже не страх, это печаль и одиночество, нечто ужасное и одновременно бесстрастное. Я не в силах отделаться от сожалений. В прошлом ничего не изменишь. Больше я никогда ее не увижу. Может, все обернулось бы иначе, если бы я сразу отправила ее во Францию? Не знаю, может быть, для того, кто уходит, смерть – это еще не конец, но для тех, кто остается, – это конец. Возможно, для того, кто умер, после смерти наступает что-то еще, – во всяком случае, я на это надеюсь. Но для матерей и отцов, для братьев и друзей никакой надежды нет.