Ричард Пайпс - Я жил [Мемуары непримкнувшего]

Вскоре после вступления в должность Кларк уволил нескольких сотрудников штата СНБ. Я полагаю, что и меня попросили бы уйти, но как раз в это время администрация Рейгана подверглась критике со стороны консервативных республиканцев за то, что она становилась «мягкотелой» и мое увольнение только добавило бы масла в огонь. До меня дошли слухи, что замена мне уже была найдена, но Кларк настоял, чтобы я остался.

Одна из проблем, которая у меня сразу возникла с Кларком, касалась утечки информации в прессу. Ввиду того, что у меня было много связей с журналистами, он, похоже, подозревал меня в передаче внутренней информации прессе. Этим я объясняю его решение не допустить меня к участию в нескольких заседаниях на высоком уровне, прямо касавшихся проблем, которыми я занимался. В конце концов я добился доверия Кларка и установил хорошие отношения с ним. К тому времени, когда я был готов вернуться в Гарвард, он приложил много усилий, чтобы убедить меня остаться.

С точки зрения моих личных интересов назначение Кларка принесло еще одно преимущество. Пока советником по национальной безопасности с января по ноябрь 1981 года был Аллен, меня не допускали до личных контактов с Рейганом. Все мои сообщения для президента проходили через Аллена, который или передавал их дальше по назначению в Овальный кабинет со своим одобрением (и от своего имени), или возвращал их мне без всякой реакции.

Кларк, мало разбиравшийся в иностранной политике, должен был полагаться на мнение экспертов. Через два месяца после его вступления в должность меня попросили организовать брифинг президенту, и с тех пор я делал это довольно часто. В отличие от Аллена, Кларк сохранял наше авторство на докладах, отсылаемых президенту. Во время брифингов, происходивших в Овальном кабинете, меня поражало, насколько мало почтения Дивер и Бейкер выказывали Рейгану. Казалось, они воспринимали его как дедушку, которого можно развлекать, но нельзя относиться к нему слишком серьезно [44].

Кларк разрешил публикацию интервью, которое я дал Стробу Тэлботу из журнала «Тайм» около года назад. Поначалу Аллен дал разрешение на интервью при условии, что оно пройдет проверку сотрудников СНБ. В интервью объяснялся смысл советской политики Рейгана. Однако затем без всякого объяснения он изменил свое решение и наложил вето на публикацию. Интервью в новой редакции появилось в марте 1982 года.

Совещания сотрудников Совета по национальной безопасности происходили теперь намного чаще, чем при Аллене, под председательством по большей части или самого Мак — Фарлейна, или совместно с Пойндекстером, но они обычно были короткими, от десяти до пятнадцати минут, и поверхностными.

Первые два или три месяца после назначения Кларка были очень трудным периодом для меня. Было ощущение, что меня игнорировали, и я снова стал подумывать об отставке. К маю 1982 года решение вернуться в Гарвард созрело. Слух об этом распространился, и появилось соответствующее сообщение в журнале «Бизнес уик». Узнав об этом, Кларк пригласил меня к себе, чтобы обсудить причины недовольства. Он был очень удивлен и обеспокоен услышанным о трудностях, с которыми я сталкивался по вине его помощников и Госдепартамента. Он пообещал исправить ситуацию. На встрече неделю спустя он уговаривал меня остаться, потому что я, как он выразился, «представлял иную точку зрения», которая ему была нужна. После его вмешательства я получил от Пойндекстера текст записи беседы между Громыко и Хейгом, который я уже давно стремился получить. Некоторые другие поводы для недовольства были также устранены, но вскоре все снова пошло по привычной колее.

Страсти, накалившиеся в связи с событиями в Польше, успокоились на удивление быстро. На заседании СНБ 5 января, в первый раз под председательством Кларка, Хейг доложил об обратных последствиях введенных санкций, ибо в результате поляки стали еще больше зависимы от Москвы. Он был против прекращения кредитов Восточной Европе на том основании, что это укрепит советское доминирование. Он полагал, что не следует критиковать союзников за несогласие с нами, потому что каждый раз, когда мы это делали, мы играли на руку Москве.

Уайнбергер, который всегда рассуждал резонно по этим вопросам, был не согласен с такой точкой зрения, как и президент. Они считали, что дополнительное бремя поддержки Москвой экономики своих владений истощало ее собственную экономику. Позднее эта точка зрения оказалась правильной.

В конце января 1982 года меня попросили слетать в Чикаго и передать приветствие президента по — английски и по — польски на митинге в поддержку «Солидарности». Поздно вечером накануне митинга мне позвонили из Белого дома в гостиницу в Чикаго и сообщили, что президентское послание будет зачитано Хейгом. Я возразил, и было принято компромиссное решение, что я зачитаю послание по — польски. Митинг состоялся 1 февраля в «Международном амфитеатре», где собралось несколько тысяч поляков, полных энтузиазма. Когда Хейг окончил свое короткое выступление, его встретили бурной овацией. Он стоял в свете прожекторов, весь вспотевший, а толпа скандировала: «Хейг! Хейг! Хейг!» Пока я наблюдал это зрелище, у меня промелькнули две мысли. Как реагировали бы эти ликующие тысячи людей, если бы узнали, что Хейг был против санкций к Советскому Союзу и Польше, и как неразумно было со стороны Хейга узурпировать аплодисменты, предназначавшиеся президенту.

Но проблемы с санкциями еще далеко не закончились. На заседании СНБ 26 февраля Кларк поднял вопрос, имели ли принятые 29 декабря санкции обратную силу и касались ли они дочерних кампаний и лицензий американских фирм. Этот вопрос вызвал смятение в нескольких европейских странах, производивших по американским лицензиям оборудование для сибирского трубопровода. Наши меры вызвали серьезную оппозицию даже со стороны Маргарет Тэтчер. Европейцы считали, что подписанные контракты необходимо выполнять и что мы оказываем на них давление. Хейг высказался в том смысле, что мы действительно поторопились: санкции наносили намного больше вреда европейцам, чем США. Он настаивал, чтобы оборудование для трубопровода было исключено из санкций, и чтобы мы вместо этого сосредоточились на кредитах, сделав более накладным для Москвы получение западных займов для закупки оборудования. Рейган признал, что он поторопился и что госпожа Тэтчер открыла ему на это глаза. Поэтому он был готов выслушать предложения относительно проблемы дочерних компаний и лицензий. Уайнбергер, со своей стороны, настаивал на бескомпромиссном курсе. Он считал глупой ситуацию, когда отец (то есть американские корпорации) не может экспортировать энергооборудование Советскому Союзу, в то время как дети (то есть европейские дочерние компании и ли- цензенты) могут это делать. Мы должны идти до конца и наложить полное эмбарго на это оборудование. Такие меры задержат по крайней мере на два года окончание строительства трубопровода, запланированное на 1984 год. Но Болдридж, Блок и, что удивительно, Кейси утверждали, что экстратерриториальное расширение санкций не сработает, и соглашались с Хейгом, что ограничения на кредиты были бы более эффективным подходом и что такие ограничения могли бы быть введены с согласия союзников. Было решено отложить решение по этому вопросу до возвращения из Европы бывшего сенатора Джеймса Бакли, который должен был обсудить с союзниками вопрос о кредитах и об энергетической зависимости.