Ричард Пайпс - Я жил [Мемуары непримкнувшего]

ственно воспринимать наш конфликт с Советским Союзом так, как руководители корпораций воспринимают разногласия со своими профсоюзами. То есть они исходят из того, что обе стороны пекутся о благополучии предприятия и торгуются лишь о распределении прибылей. Но в отношениях с Советским Союзом не было места для компромиссов, за исключением второстепенных предметов, потому что Советский Союз действовал по принципу, что внешняя политика была игрой в одни ворота. В своих мемуарах Шульц описывает, как, заняв свой пост, он хотел «попытаться развернуть отношения [с Советским Союзом] от конфронтации к реальному разрешению проблем» [39]. Он исходил из соображений, основанных на здравом смысле, не понимая, что проблема заключалась в сущности советского режима с его идеологией и его номенклатурой и что невозможно вести переговоры о его собственном разрушении. Оно должно было произойти несмотря ни на что.

Чтобы создать для своей примирительной инициативы атмосферу серьезного подхода, 21 августа 1982 года Шульц организовал семинар по Советскому Союзу под председательством Хэла Зонненфельдта, когда — то работавшего вместе с Киссинджером. Участников этого собрания тщательно отбирали, в результате чего меня не пригласили и СНБ представлял Мак — Фарлейн [40].

Шульц не верил в санкции и решил прекратить их, подталкивая Рейгана в этом направлении на том основании, что они больше вредили американской экономике, чем советской. Измотанный постоянными дискуссиями о санкциях и не желая игнорировать совет своего нового госсекретаря, Рейган начал колебаться. На заседании СНБ 15 октября Шульц заявил, что получил от союзников всевозможные заверения о взаимности, если мы отменим санкции. Насколько можно было судить, меры европейцев сводились к усилению роли КОКОМ — неэффективной организации, контролирующей экспорт стратегического оборудования коммунистам и заказывающей всевозможные «исследования».

На следующий день Кларк заявил на заседании СНБ, что положение в Польше настолько улучшилось, что санкции могут быть отменены. Эмбарго на оборудование для строительства трубопровода было отменено 13–14 ноября 1982 года. В ответ на эту уступку союзники абсолютно ничего не предприняли хотя бы для приличия, главным образом из — за происков французов. Я был подавлен таким поворотом событий; оказалось, что все, чего я добивался с начала года, было напрасным.

В апреле 1981 года сенатор Роджер Джепсен из штата Индиана связался с Диком Алленом с просьбой устроить встречу Солженицына с президентом. Аллен передал это дело мне. Я придерживался мнения, что совет Киссинджера президенту Форду не принимать русского писателя был неправильным с моральной и политической точки зрения. Когда Солженицын прибыл в Соединенные Штаты в 1975 году, он был известен как героический диссидент и борец за права человека, и его следовало встретить подобающим образом. За прошедшие годы, однако, он сделал ряд политических заявлений, которые показывали, что если он терпеть не мог коммунизм, то и к демократии не испытывал особых симпатий. Как известно из истории фашизма и национал — социализма, антикоммунизм не означает автоматически симпатию к демократии. Антикоммунист в России, Солженицын на Западе быстро превратился в русского националиста, настроенного против Запада. Его идеалом было некое милосердное теократическое самодержавие, уходящее, как он верил, в русскую историю, но которое на самом деле существовало только в его воображении. Он занял позицию на правом националистическом фланге русской политической палитры, хотя сам и отрицал это, так как предпочитал положение пророка, стоящего над партиями.

Стоит добавить, что русские националистически настроенные эмигранты в США были очень недовольны моим назначением в СНБ. В апреле 1981 года, явно опираясь на мнение Солженицына, некая организация под названием «Конгресс русских американцев» призвала своих членов начать массовую кампанию отправки в Белый дом открыток с требованием моей отставки. К несчастью для ее организаторов, кампания так и не сдвинулась с места.

Сначала я предложил, чтобы Рейган послал Солженицыну поздравительное послание по поводу какого — нибудь подходящего события в знак признания его как писателя и автора книги «Архипелаг ГУЛАГ». Аллена не удовлетворило это предложение, и дело зависло на несколько месяцев. Осенью 1981 года на Аллена снова было оказано давление, и он попросил меня собрать сотрудников СНБ, чтобы сформулировать более подходящую рекомендацию. Мы собрались 9 октября. Карнес Лорд, занимавшийся вопросами прессы в СНБ, предложил пригласить Солженицына вместе с группой советских диссидентов различных политических взглядов, нескольких русских демократов и религиозных деятелей, а также некоторых представителей различных этнических общин. Такая встреча отдавала бы дань всем оппонентам коммунизма, а не только тем, кто стоял на националистических позициях. Мне понравилось такое решение, и я направил это предложение Аллену. Аллен принял его, но в то время он был занят другими проблемами и не дал делу хода.

В марте 1982 года по настойчивым просьбам сенатора Джепсена и конгрессмена Джека Кемпа, Кларк — к тому времени Аллен покинул СНБ — согласился устроить ланч 11 мая для представительной группы советских эмигрантов, включая Солженицына. Полагая, по какой — то причине, что эта встреча может поставить президента в неловкое положение, Дивер предложил устроить вместо этого ланча встречу Рейгана с группой «этнических американцев». Когда эта затея не прошла, он приказал, чтобы никаких фотографий или заявлений по этому поводу не было, дабы не раздражать наших европейских союзников и Москву.

6 апреля эта история просочилась в прессу, что заставило меня заранее проинформировать Солженицына, чтобы он ожидал приглашения. Связаться с Солженицыным, однако, оказалось нелегким делом, потому что затворник городка Кавендиш в штате Вермонт, считавший себя главой государства в изгнании, не изволил предоставить свободный доступ к своей персоне даже для президента страны, в которой он нашел убежище. Из наведенных справок выяснилось, что некий православный священник в Вашингтоне знал, как с ним связаться. Вскоре после разговора со священником и просьбы аудиенции у Солженицына по телефону мне позвонила госпожа Солженицына. Когда я сообщил ей о предстоящем приглашении на ланч к президенту, она неохотно поинтересовалась, был ли приглашен кто — нибудь еще и если да, то кто? Но обсуждать этот вопрос отказалась и потребовала, чтобы приглашение было сделано в письменной форме. Несколько дней спустя русская эмигрантская пресса опубликовала сообщение о приглашении и намекнула, что Солженицын был оскорблен тем, что не один он был приглашен. Мы стали срочно ломать голову, как поступить, и решили, что перед ланчем президент примет Солженицына одного в течение пятнадцати минут.