Алексей Шерстобитов - И киллеру за державу обидно

Полчаса назад «Кондрат», отстрелявшись, направился в сторону невдалеке стоявшего на «подстраховке» «Мясного». Юра улыбался:

— Ну как? — Имея в виду состоянии, чем кончилось, он и так видел.

— Нормально. Пошли… — И они пошли к стоявшей в двух кварталах «семерке». «Жигули», будто только покинутые, завелись с пол-оборота. Прогревать не стали, тронулись неспешно, включив радио, в надежде услышать в ближайшее время сообщение о что только содеянном.

— Братух, ты по ходу ему весь чердак разнес?!

— Ошметки летели…

— На глушняк!

— На глушняк… — Юра повернулся в сторону товарища, разглядывая внешнее спокойствие, которое совершенно не совпадало с его перевозбужденностью, полностью завладевшей его разумом. Не зная как справиться, Алексей погрузился в мрак и так же мрачно застыл. Внезапно апатия передалась второму. Отвернувшись, «Мясной» повел машину в сторону квартиры Олега Пылева…

Тот встретил весело и радостно блестя глазами, предвкушая живой рассказ о новой смерти. Выслушав, разделил их успех на троих, велел ехать отдыхать, не высовываться, ждать сигнала… Что мучило его, только вкусившего запах власти над чужими душами, даже тех, кто сильнее, умнее, достойнее его, запах смердящий гарью геенны огненной? Именно мучило! Таких людей не удовлетворит никогда достигнутая цель, поскольку любая из них не ведет к созиданию, но только к разрушению. Лишь созидатель может насладиться конечностью своего творения, уже строя планы на следующее. Разрушающий, же крушит всегда чужое, а потому никогда не достигнет удовлетворения, поскольку разрушить все невозможно!..

В этом и парадокс: ненасытное зло всегда голодно, нерационально, непрозорливо, пусто́, именно поэтому не может существовать вечно, не может бороться с добром — созидаемое растет и увеличивается бесконечно, так же, как недоброе пожирает само себя… Аминь!

Как раз в это время я в Киеве простоял всю ночь у единственного тогда в столице Украины официального казино в ожидании Григория. Очередная тщетная половина суток прошли спокойно, вычитая еще один из ста, шанс, удаляющий от освобождения от сетей Гусятинского… но это знал только я, Пылевы могли лишь предполагать мое местопребывание в это время в Карелии, и то с моих слов.

Обстановка в «профсоюзе» упиралась в самое острие штыка, грозя разорваться смертельным конфликтом ежеминутно. Кто именно наткнется на это колющее оружие, зависело именно от меня. Чью сторону я займу, тот и выиграет, скорее всего. Григорий, скорее всего, не сомневался в моей преданности, отталкиваясь от своих личностных характеристик, но ее никогда не было, и не могло быть при насильственно-вынужденных методах принуждения к моей «работе». Я не забывал этого никогда, испытывая ненавистное давление, как и то, что за моей семьей раз от раза следят люди «Усатого» (Бачурина Юры), приближенного «Грини» (Гусятинского).

Моих настоящих отношений не могли понимать ни Олег, ни Андрей Пылевы, напротив, они, уверенные, что я готовлюсь рвануть по их следу в ближайшее время, прекрасно понимали: если я начну действовать — срыва не будет. Попытка старшего брата перетянуть меня на их сторону, по его мнению, не удалась, но то, что о ней Григорий не узнал, ему было ясно. Наверняка подобный вывод для него имел временный фактор, заставлявший думать о худшем — время многое меняет, и если ничего не предпринимать, то возможно и к гибельному.

Андрей, совсем не глупый человек, прекрасно понимал, что наше общение, заронив рациональное зерно, заставило меня задуматься, потому был уверен — мне потребуется время для раздумий, и если я не приму его сторону, то потребуются дни для подготовки, а значит, какие-то возможности для предупреждающего удара будут. К тому же я обещал при прощании: «Если что-то со стороны Гусятинского назреет — предупрежу в любом случае». Для старшего Пылева было очевидным, я этого и не скрывал — мое негативное отношение к своим обязанностям, что обещано было пересмотреть, если это окажется в его силах. Не правда ли, прекрасная перспектива?! У меня мелькнула даже мысль о «МАРВОЛЕ», что я считал и считаю до сих пор самым разумным моим назначением на то время…

Тогда он поинтересовался, что бы я предпочел и получил ответ: «МАРВОЛ»…

Гибель Тимура, случившаяся 17 января, была лишь точка в пунктире тогдашних проблем, имевшая смысл лишь в случае смерти Гриши. Именно ему позвонил Олег Пылев первому с докладом:

— Братух, здоров! Грузин успешно упокоился. Дорога свободна. Теперь дело за Ческисом… — На деле для Гусятинского это имело значение только в случае, если Пылевы перестанут существовать, он же обоснуется на Канарах, только номинально считаясь руководителем, только бы не трогали и дольку присылали…

Через несколько дней я вернусь в Москву, так ничего не добившись. Придется с трудом пережить разговор с братьями и снова направиться к прежней «цели», на сей раз обладая достаточной информацией, полученной с их помощью.

Через семь дней Григорий, смертельно раненный в голову, просуществует на аппаратах, искусственно поддерживающих жизнедеятельность организма, несколько суток, скончавшись с 30 на 31 января, так и не воспользовавшись ничем из приготовленного за рубежом. Две смерти: первая совершенно не нужная и не обоснованная, вторая — неизбежная, спасшая многие жизни, что признано даже оперативными сотрудниками и следователями, ведущими наше дело «Ореховско-медведковско-курганской» группировки — русской «Триады»…

Жизни, конечно, были спасены, но если брать комплекс причинно-следственных связей, то на вершину Олимпа, заместив Гусятинского, поднялись Пылевы, поначалу мягко и аккуратно ведущие дела, но после [60] Тут я говорю об Олеге, ибо Андрей имеет, по моему глубокому убеждению, к следующим смертям среди своих, в разы большие, чем при Григории, лишь касательное отношения, не будучи их инициатором, только согласителем. , будто сорвавшиеся с привязи бешенные псы, начали рвать своих, совершенно сведя на нуль смысл прежней жертвы, хотя для них самих, конечно же, смерть бывшего главшпана была и остается по сей день спасением…

Московский двор, уже освященный дневным светом, переполненный людской массой, пришел в хаотическое движение, лишь только Надя вылетела из подъезда. Ошарашенная догадкой и увиденным, она поддавалась влиянию обнадеживающих сомнений — сознание делало вид, будто это какая-то дикая ошибка, и все происходящее не имеет отношения ни к ней, ни к Тимуру, но к чему угодно, что возможно заинтересует и ее: «Откуда столько людей? И что они все делают около нашей машины? А вообще — это наша машина? У нее же стекла целые были! А… наша — номера наши. Но что внутри — я не вижу! Что за сеточка трещин на стеклах?! Вот уроды! А что это за несколько круглых дырочек?! [61] Отверстия от пуль были со стороны водителя — это первые два выстрела, не попавшие в голову. С другой стороны машины несколько отверстий, более крупных — выходные, из-за уменьшившейся инерции и исковерканной геометрии пуль, уже прошивших насквозь голову Тимура. Кондратьев, начав стрелять через заднее боковое стекло, закончил в свободное пространство открытой водительской двери, поэтому стекла в водительской двери остались целыми. Доказательством того, что стреляли через открытую дверь, может служить попавшая в салон автомобиля отстрелянная гильза, на фото ее видно лежащей на коврике места переднего пассажира, справа от веника. НЕТ! НЕТ! Не может быть!..»