Геннадий Прашкевич - Азбука вины

В 60-е, когда от Китая отшатнулись многие его прежние друзья, кому-то из руководящих китайских товарищей, может, министру иностранных дел Чэнь-бодэ, а может, самому генералу Линь Бяо пришла в голову превосходная мысль — пригласить в страну какого-нибудь известного зарубежного писателя и пусть этот известный зарубежный писатель напишет честные объективные очерки о великой культурной революции и вообще о положении дел в стране.

Почему-то выбор пал на моего друга — болгарского поэта Божидара Божилова.

В Пекине известного болгарского поэта поселили в гостинице «Шанхай». В бесчисленных её номерах, предназначенных только для иностранцев, жил тогда всего один иностранец — Божидар Божилов, приглашённый министром иностранных дел Чэнь-бодой или генералом Линь Бяо для написания честных объективных очерков о великой культурной революции и вообще о положении дел в стране.

Питался Божидар в чудовищно огромном и в столь же пустом ресторане.

Бар на горизонте был почти не виден. Когда появлялся китайский официант, Божидар отправлял его к бару за рюмкой китайской водки и тот послушно уходил в долгую и, наверное, опасную экспедицию. По крайней мере, наполненную рюмку не всегда приносил именно тот же официант. Прикончив рюмку, Божидар незамедлительно отправлял официанта обратно. Это повторялось много раз, но ни одному китайскому официанту в голову не пришло принести не рюмку, а сразу всю бутыль.

Из гостиницы Божидара не выпускали, никто его не навещал, читать китайские газеты и многочисленные дацзыбао он так и не научился, хотя скоро начал воспроизводить мотив всем известной песни «Алеет восток».

А дни уходили.

Даже недели уходили.

Однажды, утомлённый одиночеством, испытываемым им в одном из самых перенаселённых городов мира, Божидар разнервничался.

«Послушайте, — сказал он маленькому переводчику, днём и ночью, как тень, следовавшему за ним. — Я приехал в Китай написать честные объективные очерки о великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране, но я никого не вижу, ни с кем не встречаюсь, даже не могу выйти из гостиницы, а окна в моём номере занавешены такими хитрыми шторами, что я не могу их открыть».

«Вы говорите, как ревизионист, — ответил переводчик, часто и укоризненно кивая чёрной головой, украшенной прямым китайским пробором. — Мы создали вам все условия, вам надо лишь сесть за стол и написать честные и объективные очерки о великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране. Если вы готовы, мы сегодня же предложим вам черновик ваших будущих очерков».

«Какой черновик? Я не знаю, о чём писать! — возмутился Божидар. — Мне нужны встречи с живыми людьми. Есть в Пекине живые люди? Я требую встреч со своими коллегами китайскими писателями!»

«Вы говорите, как ревизионист, — егромко и опасливо повторил переводчик, всё так же часто и укоризненно кивая, — но мы пойдём вам навстречу. Завтра вы получите полный черновик ваших будущих честных и объективных очерков о великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране, и завтра же вы встретитесь с молодыми революционными писателями Китая, вышедшими из народа. Вы даже можете задать им любые вопросы, но лучше задать их сейчас мне, тогда писатели смогут правильно подготовиться. Мы даже провезём вас по улицам столицы, конечно, в сопровождении специальных людей».

«Зачем мне ваше сопровождение? Разве я член ЦК или американский шпион?» — неудачно пошутил Божидар.

Переводчик не ответил.

Он часто и укоризненно кивал.

На расстоянии метра всё вокруг него покрылось корочкой льда.

Тем не менее, на другой день трое крепких молчаливых мужчин в униформе привезли Божидара в закрытой машине к огромному каменному сумрачному зданию и по бесчисленным пустым коридорам провели в такой же огромный и сумрачный кабинет. Божидар хорошо знал, что каждый четвёртый человек на земном шаре — китаец, но тут его обуяли некоторые сомнения: ведь он жил в Китае уже три недели и практически никого, кроме переводчика, официанта и этих вот сопровождающих, не видел. К счастью в кабинете на длинной деревянной, покрытой искусным узором скамье, метрах в трех от стола, предназначенного для Божидара и переводчика, сидели семь молодых китайцев, поразительно похожих друг на друга. Сходство усугублялось синей униформой. Над головами молодых китайцев, аккуратно на прямой пробор причёсанных, висел величественный портрет Великого Кормчего.

«Вот перед вами молодые революционные писатели Китая, вышедшие из народа, — с особенным значением объяснил переводчик Божидару Божилову. — Тот, который сидит слева, это наш будущий Горький, рядом с ним — наш будущий Чехов, а рядом с Чеховым — будущий Маяковский, а ещё дальше — будущий Фадеев, и будущий Серафимович…»

«Почему будущий?» — перебил Божидар.

«Потому что тот, который сидит слева, работает в булочной. А тот, который сидит рядом с ним — фельдшер. А другой — рисует революционные дацзыбао. А вон тот — руководит партийной ячейкой…»

«А где писатели, которых я когда-то читал? Где великие артисты, которых я когда-то видел на сцене? Где мой давний товарищ Лу Синь? Где мой друг товарищ Лао Шэ? Где товарищ Хэ Лу-тин?»

«Вы говорите, как ревизионист, — негромко, но твёрдо произнёс переводчик. — Лучше спросите наших молодых революционных писателей, какие идеи Великого Кормчего вдохновляют их творчество?»

Божидар внимательно вгляделся в молодые, абсолютно одинаковые, никаких чувств не выражающие лица, и спрашивать ничего не стал. В тот же день упрямого иностранца, позорно не справившегося с порученным ему важным делом, посадили в старенький самолет «Фарман» и по воздуху вывезли из Китая в близлежащий советский город Хабаровск.

Испуганный нелёгким перелётом в потрёпанной доисторической машине Божидар в Софию поехал поездом, желая ещё раз убедиться в том, что между Китаем и Болгарией лежат очень даже немалые советские территории. Он надеялся, что пока он едет домой, вся эта история забудется.

Но так ему лишь казалось.

Через неделю после возвращения Божидара в Софию, к нему домой явился человек в тёмных очках и в профессиональной шляпе.

Человек этот сухо осведомился: «Другарь Божилов?»

И не ожидая ответа, предложил: «Пройдёмте!»

На секунду Божидар испугался. Ни с того, ни с сего пришло ему в голову, что другарь Тодор Живков, тогдашний генсек болгарской Коммунистической партии, большой друг Великого Кормчего, решил выдать его, как ревизиониста, молодым революционным китайским властям.

К счастью, дело обошлось всего лишь официальной нотой.

«Товарищ Божидар Божилов, — зачитали поэту в посольстве официальную ноту, — был приглашён в Китай для написания честных и объективных очерков о великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране.