Геннадий Прашкевич - Азбука вины

К сожалению, товарищ Божидар Божилов не оправдал возложенных на него надежд, он повёл себя в Китае как отъявленный ревизионист.

Учитывая это, китайские власти официально заявляют:

а) если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь пожелает получить обычную гостевую визу в Китай, в гостевой визе товарищу Божидару Божилову, ревизионисту, отказать;

б) если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь пожелает получить обычную транзитную визу через Китай, в транзитной визе товарищу Божидару Божилову, ревизионисту, отказать;

в) если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь попросит в Китае политическое убежище, в последнем ему, товарищу Божидару Божилову, ревизионисту, отказать…».

Будучи в Абакане, обратил внимание на памятник Ленину.

Как обычно, кепка и пиджачок помечены голубями, брюки пыльные, правый башмак в солевых налётах, а вот левый всегда блестит, славно начищен. Несколько дней по два-три раза в день мы проезжали мимо этого памятника. И всегда левый башмак идеально начищен. Не выдержав, я спросил сопровождающую, а в чём тут дело? Неужели некий местный патриот успевает за ночь почистить только один левый, обращённый к площади башмак вождя, а второй не успевает до приезда полиции? Сопровождающая улыбнулась. Да ладно вам, какая полиция! Ходит по утрам по городу моечная машина с механическими щётками. А щётки, как вы понимаете, могут пройтись только по тому башмаку, который обращён к площади…

Мой друг, молодой узбекский (советский, конечно) писатель Хаджиакбар Шайхов начинал свою литературную деятельность в газете. В данном случае, в ташкентском отделении «Комсомольской правды».

Сразу скажу, там было не скучно.

читал в пыльной редакции только что народившиеся поэтические строки молодой, чисто выбритый журналист Амандурды.

вступал в импровизированный поэзоконцерт заслуженный деятель узбекской поэзии Азиз-ака, покрытый густыми глубокими морщинами, как доисторическая черепаха.

Слушая старших коллег, Хаджиакбар обдумывал свои собственные фантастические рассказы и пьесы. Он писал в духе раннего Брэдбери, но более оптимистично. Например, узбекские фотонные корабли доставляли на далёкую планету Марс семена особо ценных сортов хлопчатника. Действительно, куда их ещё доставлять, если Аральское море почти полностью высохло и пешком можно изучать печально обнажённое, выжженное солнцем дно когда-то полноводной Аму-Дарьи?

В один из привычно палящих и знойных дней Хаджиакбара вызвали в кабинет Главного редактора.

«У тебя ответственное задание, — взволнованно сообщил Хаджиакбару Главный. — Справишься ли?»

А почему нет? Ответственное задание — это, понятно, прежде всего, гонорар выше обычного. Конечно, он, Хаджиакбар, справится. С любым заданием справится. У него молодая жена, малый ребёнок, почти никаких побочных доходов — почему же он не справится?

Тогда Главный взволнованно произнёс: «Поедешь в район».

И, понизив голос, назвал имя крупного партийно-хозяйственного деятеля (мы его тут называть не будем), от которого у Хаджиакбара испуганно защемило сердце.

«Это большая честь, — громко и взволнованно объяснил Главный. — Это акт высокого доверия. Все наши видные журналисты улетели в Москву, освещают работу Пленума ЦК КПСС, никого не осталось в газете кроме тебя, — посмотрел Главный на Хаджиакбара с неожиданным сомнением. — Конечно, остался ещё Маджид, но у него беда, он пьёт, он может не сдержаться. — Главный даже отмахнулся сразу двумя руками от некоей ужасной мысли, мелькнувшей в его сознании. — А Саид в Учкудуке — на золоте. Наше золото всегда нужно родине. Так что пора тебе расти. Пришла пора тебе расти».

Главный сделал долгую паузу и закончил:

«Об одном только прошу. Увидишь Хозяина, не торопись, не бросайся сразу с рукопожатием, не открывай рта, жди, будь мудр, не выступай первый, трижды подумай, прежде чем сказать хотя бы слово».

И вдруг посоветовал совсем странное:

«А руку Хозяин протянет, не смутись поцеловать».

И Хаджиакбар поехал в одно из тех загадочных узбекских хозяйств, где в восьмидесятые годы прошлого века на потаённых хлопковых полях, не внесённых ни в какие плановые реестры, выращивали миллиарды никем не учтённых советских рублей. «О, Аллах, — шептал про себя Хаджиакбар, ведя старенький горбатый «запорожец» сквозь низкие тучи жёлтой узбекской пыли. — Спаси меня от бед. Подскажи мне самые верные слова».

Но Аллах молчал, жара палила неимоверно, и мохнатыми от белых хлопьев (вездесущий хлопок) казались телеграфные провода.

Зато в приёмной Хозяина было сумеречно и прохладно.

Это несколько успокоило Шайхова, он даже смахнул пот со лба.

Он даже подумал: наверное, на местного Хозяина много наговаривают. Завистников много. Если и есть у Хозяина зинданы (ох, есть, подсказывало журналистское сердце), то тайные, совсем небольшие. Ведь вон какой улыбчивый у Хозяина секретарь — важный и толстый. И у него всего три подбородка, значит, знает меру. А секретарь в свою очередь рассматривал молодого и запылённого ташкентского журналиста. Наконец, пришёл к каким-то выводам и укоризненно почмокал толстыми (в меру) губами.

«Ты счастливчик, товарищ Шайхов. Тебя, товарищ Шайхов, выбрала удача. Она повернулась к тебе лицом. Сегодня у тебя большой день. Ты представишь нашего Хозяина на страницах республиканских и московских газет».

Руку для поцелуя секретарь, к счастью, не протянул, видимо, это являлось прерогативой самого Хозяина.

«Писать о Хозяине — большая честь».

Сказав это, поднялся и подошёл к окну.

«У тебя есть машина?»

Хаджиабар ответил утвердительно.

И, несколько робея, тоже подошёл к окну.

В широком, затенённом несколькими запылёнными джиддами дворе два крепких человека в тюбетейках и стеганых полосатых халатах, обливаясь потом, глотая желтую пыль, большой тоталитарной красоты люди, дружно сталкивали в арык старенький битый «запорожец» Шайхова.

«О, Аллах, оторви им руки!» — безмолвно взмолился Хаджиакбар.

Но Аллах и в этот раз не отозвался на зов. Пришлось с горечью признать: «Кажется, у меня нет машины». Язык не поворачивался произносить такие ужасные слова, но какой-то дальней частью сознания Хаджиакбар понимал, что появление в чудесном тенистом дворе потрёпанного старого «запорожца» каким-то необычным образом унижало Хозяина. Хаджиакбар как бы даже явственно расслышал стоны и рыдания людей, упрятанных в подземный зиндан (пусть тайный и небольшой) только за то, что они тоже чем-то не угодили Хозяину.