Валерий Головской - Мэрилин Монро. Жизнь и смерть

В мае 1946 года Норма Джин поехала в Лас-Вегас, где через шесть недель получила развод. Джим в это время был в море и даже ничего не знал о решении жены. Он узнал об этом гораздо позднее, когда получил короткое письмо от Нормы Джин и официальный документ о разводе за подписью судьи…

Свобода нужна была Норме Джин еще и потому, что киностудии и фотоагентства отказывались заключать договора с замужними актрисами и моделями, опасаясь их возможной беременности. А Норма Джин в это время начала всерьез думать о карьере фотомодели и актрисы. Ее фото стали появляться на обложках журналов и в рекламе. Эффектная блондинка с большой грудью привлекала внимание фотографов, но беда в том, что эти фотографы были по большей части начинающими или не слишком модными мастерами, которые сами искали возможности пробиться к известности и деньгам.

Начало голливудской карьеры Мэрилин было трудным, никто не спешил ей помочь.

Но Норма Джин без колебаний закрыла дверь в прошлое, решив пробиваться в неведомое, но манящее будущее.

В июле 1946 года Норма Джин посетила студию «XX век — Фокс». Вот как описал этот визит глава студийного отдела «новых талантов» Бен Лайон: «Я сидел у себя в кабинете, когда моя секретарша позвонила по внутреннему телефону и сообщила, что в приемной сидит молодая красивая девушка, которая не договаривалась о встрече. Я ответил: „Мэри, ты же знаешь, чтобы встретиться со мной, не нужно никакой договоренности. Пригласи ее“. Молодая особа вошла в кабинет, и я попросил ее присесть к столу. Она была фантастически хороша, одета в отлично скроенное, хотя и недорогое платье, и ее золотистые волосы были рассыпаны по плечам… Должен признаться, мне не часто приходилось встречать такую привлекательную особу. Я спросил ее, чего она хочет, и она ответила, что мечтает работать в кино. Помню, я сказал: „Дорогая, ты уже в кино“. Я стал ее расспрашивать и выяснил, что она живет в доме для бедных начинающих актрис. Это было своего рода общежитие, организованное женами кинобоссов, занимающихся благотворительностью. Я знал, что при такой внешности эта молоденькая девушка могла бы иметь дворец в Беверли-Хиллз, разъезжать на „кадиллаке“ в мехах и драгоценностях. Видно, это порядочная девушка, подумал я».

Бен Лайон предложил Норме Джин предварительный семилетний контракт. Согласно контракту студия обязалась платить первые шесть месяцев 75 долларов в неделю. Все остальное будет зависеть от ее успехов. Норма Джин немедленно согласилась. Затем Бен Лайон позвонил режиссеру Уолтеру Лангу [9] Уолтер Ланг (1896–1972) — американский кинорежиссер. Создатель ряда мюзиклов. Начал работать в Голливуде в 1926 году. Особой популярностью пользовался фильм «Король и я» с Юлом Бриннером. и попросил того в качестве дружеской услуги сделать пробную съемку. Пробный ролик был одобрен руководством студии. Так впервые Норма Джин получила контракт, который пришлось подписать тете Грэйс по той простой причине, что Норма Джин еще не достигла полного юридического совершеннолетия, то есть двадцати одного года, а тетя Грэйс была ее официальным опекуном.

К тому же времени относится и создание актерского псевдонима — Мэрилин Монро. Имя Мэрилин предложил тот же Бен Лайон, а Монро была девичьей фамилией ее матери.

Но путь к славе был долог и тернист. Пока что новая звездочка была одинока и не очень счастлива. Вот как будущая знаменитость описала этот период своей жизни.

«Прежде я была своего рода ребенком-невестой. Теперь я стала своего рода ребенком-вдовой. Казалось бы, многое случилось со мной за это время. Но в каком-то смысле ничего не изменилось, разве что мне было девятнадцать, а не девять, и я должна была искать работу.

Тот же инстинкт, что приводит утку к воде, привел меня в студии фотографов. Я получала работу, позируя для рекламы и оформления выставок. Главная проблема заключалась в том, что фотографы тоже искали работу. Найти человека, который хотел бы меня снимать, было намного легче, чем найти такого, который готов был платить за работу деньгами, а не обещаниями.

Но все же я зарабатывала достаточно, чтобы платить за квартиру и есть один раз в день, хотя временами на еду денег не хватало. Но это меня не волновало. Когда ты молод и здоров, небольшой голод не так уж и страшен.

Что было гораздо хуже, так это одиночество. Когда ты молод и здоров, одиночество представляется более серьезной проблемой, чем оно есть на самом деле.

Я с тоской смотрела вокруг. У меня не было ни родственников для семейного визита, ни друзей, чтобы пойти куда-нибудь развлечься.

Тетя Грэйс и тетя Ана тяжело трудились, зарабатывая на пропитание и оплату жилья. Когда я звонила, они жалели меня и были бы рады помочь. Но я знала, как они нуждаются, и не ходила к ним в гости, разве что у меня заводились деньжата, и я могла повести их в ресторан или в кино.

Я была совершенно одна. Когда я вечером возвращалась домой, улицы были ярко освещены и полны народу, и я с завистью смотрела на людей, говорящих друг с другом и куда-то спешащих. Я бы хотела знать, куда они торопятся и как люди себя чувствуют, когда им есть куда и к кому пойти.

Конечно, всегда находились мужчины, готовые скрасить одиночество девушки. Они кричали: „Привет, крошка!“, когда ты проходила мимо. И если ты не реагировала, они глумливо восклицали: „Заносишься, детка?“

Иногда они шли за мной и старались поддержать односторонний разговор: „Ты отлично выглядишь, милочка! Как насчет прошвырнуться куда-нибудь — выпить и потанцевать“. Пройдя квартал и не видя ответной реакции, они начинали злиться, сквернословить и, наконец, отставали, грубо выругавшись напоследок.

Я никогда им не отвечала. Я даже жалела их. Ведь они были так же одиноки, как и я. Я не отвечала на их тротуарные приставания не из каких-то высоконравственных соображений, просто я не желала, чтобы меня использовали. Норму Джин постоянно использовали, говорили ей — сделай то, сделай это, иди туда, убери кухню и держи язык за зубами, что бы ты ни чувствовала. Каждый командовал Нормой Джин. И если она не слушалась, ее тут же отправляли обратно в приют.

Эти одиноко стоящие на тротуарах „волки“, надеявшиеся подцепить чувиху с помощью восклицаний типа „Привет, крошка!“, звучали как голоса из прошлого, звавшие меня к тем временам, когда я была никем, когда меня сначала использовали, а потом игнорировали.

В один прекрасный вечер я познакомилась с мужчиной в ресторане. Мы вышли вместе, и он продолжал говорить со мной на улице. Он был первым, кто говорил со мной достаточно долго, и я охотно его слушала.

„Этот город сильно изменился за последние сорок лет, — сказал он. — Там, где мы сейчас идем, когда-то обитали индейцы. Здесь были прерии. Чтобы добраться куда-нибудь, приходилось ехать верхом на лошади“.