Брайан Стивенсон - Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

Эта практика осложнялась все более состязательной природой выборов судебной власти в штате. Алабама избирает всех своих судей {31}в ходе крайне конкурентных «партийных» выборов – одна из шести штатов, в которых это делается (в 32 других штатах есть какая-либо форма объективного процесса выборов судебной власти). Избирательные кампании привлекают пожертвования от заинтересованного бизнеса, стремящегося к реформе гражданского права, или от судебных адвокатов, желающих защитить вердикты по крупным гражданским делам. Но поскольку большинство граждан не разбираются в этих областях, кампании неизменно фокусируются на преступлении и наказании. Все судьи соревнуются друг с другом в суровости отношения к преступности. Людей, финансирующих эти выборы, в основном не интересуют весьма скромные различия, существующие между кандидатами во взглядах на преступность; но наказания приносят кандидатам голоса. Преимущественное право судьи принимать решения – невероятно мощный {32}политический инструмент. Ни один судья не хочет становиться объектом язвительных статей, выворачивающих наизнанку неприятные подробности дела об убийстве, по которому он не сумел назначить самое суровое наказание. Учитывая это, неудивительно, что количество единоличных решений судей {33}растет в годы выборов.

Мы написали письмо губернатору Алабамы, Гаю Ханту, с просьбой отменить казнь Линдси на том основании, что жюри, имевшее право вынесения приговора, решило не предавать его смертной казни. Губернатор Хант тут же отклонил нашу просьбу о помиловании, заявив, что «не пойдет против выраженных через жюри пожеланий общества, чтобы мистер Линдси был предан смертной казни». И это несмотря на то, что мы подчеркивали, что представители общества – присяжные – сделали прямо противоположное: они решили сохранить жизнь Линдси! Оказалось, это не имело значения. Какой бы странной ни была эта практика {34}, Верховный суд США поддержал право судьи на единоличное решение в одном из предыдущих флоридских дел, что не оставило нам никаких конституционных оснований предотвратить казнь Майкла Линдси. Его казнили на электрическом стуле 26 мая 1989 года.

Сразу же после Линдси нас ожидала запланированная дата казни Хораса Данкинса. Опять же мы пытались помочь чем могли, хотя времени было в обрез, а надежды мало. Данкинс страдал интеллектуальными расстройствами {35}, и судья во время слушания выяснил, что он был «умственно отсталым», основываясь на его школьной успеваемости и предварительном обследовании. За считаные месяцы до того, как была запланирована казнь Данкинса, Верховный суд поддержал практику казни «умственно отсталых». Спустя тринадцать лет {36}в деле «Аткинс против Вирджинии» Верховный суд признал, что казнь людей с интеллектуальными расстройствами – наказание жестокое и необычное и запретил эту практику как неконституционную. Для многих осужденных инвалидов вроде Хораса Данкинса этот запрет был принят слишком поздно.

Родственники Данкинса часто звонили нам, пытаясь выяснить, что еще можно сделать, когда до казни осталось всего несколько дней. Но вариантов было очень мало. Когда стало ясно, что нет никаких способов воспрепятствовать казни, родственники обратили все внимание на то, что станется с телом Данкинса после смерти. Похоже, их особенно заботила задача по религиозным соображениям не позволить штату провести вскрытие. Дата казни настала, и Хорас Данкинс был убит в ходе халтурно проведенной казни, о которой сообщили все национальные газеты. Служащие тюрьмы неправильно прикрепили электроды к стулу, поэтому Данкинс получил только частичный разряд, когда электрический стул был включен. Через несколько минут мучений стул выключили, но Данкинс был все еще жив: без сознания, но дышал. Чиновники выждали несколько минут, «чтобы тело остыло», и только после этого поняли, что электроды подключили неправильно. Их поправили, снова пропустили разряд, и на сей раз он сработал. Данкинса убили {37}. После этой казни, осуществленной столь же жестоко, сколь и халатно, власти штата провели вскрытие – вопреки неоднократным просьбам родственников этого не делать.

После казни отец Данкинса позвонил мне в отчаянии. Он сказал:

– Пусть они забрали его жизнь, хоть он и не получил справедливого суда и не заслужил подобного, но у них не было никакого права лезть в его тело и душу! Мы хотим подать против них иск.

Мне хотелось бы сказать что-то утешительное, вроде «не волнуйтесь». Но это значило бы требовать от человека слишком многого.

Мы оказали некоторую помощь волонтеру-адвокату, который вел это дело, и иск был подан, хоть и без особой надежды на положительное решение. Кое у кого взяли показания под присягой, но никакого решения о смягчении приговоров вынесено не было. Этот гражданский иск не сумел даже притормозить штат Алабама, который продолжал активно назначать все новые даты казней.

Мы переезжали в новый офис в Монтгомери в мрачной тени, отброшенной этими двумя казнями. Обитатели тюрьмы смертников были как никогда взволнованы и возбуждены. Когда в июле Герберт Ричардсон получил известие о том, что его казнь назначена на 18 августа, он позвонил мне из тюрьмы за мой счет.

– Мистер Стивенсон, это Герберт Ричардсон, и я только что получил уведомление о том, что штат планирует казнить меня 18 августа. Мне нужна ваша помощь. Вы не можете отказать! Я знаю, вы помогаете некоторым парням, и вы открываете свой офис, так что, пожалуйста, помогите мне.

Я ответил:

– Мне очень печально слышать о том, что назначена дата вашей казни. Нынешнее лето выдалось на редкость тяжелым. Что говорит ваш адвокат-волонтер?

Я еще не придумал наилучшего способа говорить с осужденными о том, как следует реагировать на сообщение о назначенной дате казни. Мне хотелось бы сказать что-то утешительное, вроде «не волнуйтесь». Но это, конечно, значило бы требовать от человека слишком многого: весть о запланированной казни была чем угодно, только не надуманным поводом для беспокойства. «Мне жаль» – это тоже были не те слова, но ничего лучшего я придумать не мог.

– У меня нет адвоката-волонтера, мистер Стивенсон. У меня вообще никого нет! Мой адвокат-волонтер сказал, что больше ничего не может для меня сделать, больше года назад. Мне нужна ваша помощь.

У нас в офисе до сих пор не было ни компьютеров, ни юридических справочников, а штат до сих пор не был укомплектован другими адвокатами. Поначалу я взял на работу бывшего однокашника по Гарвардской юридической школе, который согласился стать нашим постоянным работником и переехать в Алабаму из Бостона, где прежде жил. Я был в восторге от того, что у меня появится помощник. Он пробыл в Монтгомери пару дней, после чего мне пришлось отправиться в поездку для сбора средств. Когда я вернулся, его уже и след простыл. Он оставил письмо с объяснениями, что не представлял, насколько трудно ему будет жить в Алабаме. Он проработал меньше недели.