Брайан Стивенсон - Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

Попытки приостановить казнь означали бы непрерывную работу по восемнадцать часов в день в течение месяца в отчаянных попытках получить от суда распоряжение. Мы могли бы добиться этого, только бросив все остальное и сосредоточив усилия, и все равно было крайне маловероятно, что мы преуспеем. Я судорожно пытался придумать, чем заполнить возникшую паузу, а Ричардсон продолжил:

– Мистер Стивенсон, у меня есть тридцать дней. Пожалуйста, скажите, что вы мне поможете.

Я не знал, что можно сказать на это, кроме правды:

– Мистер Ричардсон, мне очень жаль, но у меня нет ни справочников, ни сотрудников, ни компьютеров – ничего, что позволило нам бы сейчас брать новые дела. Я еще даже не нанял адвокатов. Я пытаюсь решать вопросы…

– Но у меня назначена дата казни! Вы должны представлять меня! Какой смысл во всем остальном, если вы не собираетесь помогать таким, как я? – Я слышал, как он нервно задышал в трубку. – Они убьют меня! – выдохнул он наконец.

– Я понимаю, что́ вы говорите, и пытаюсь сообразить, как вам помочь. Просто мы настолько перегружены… – Я не знал, что сказать, и между нами повисло долгое молчание. Я слышал, как мой собеседник тяжело дышит в трубку, и мог только догадываться, насколько он должен быть расстроен. Я молчал, внутренне собираясь с силами, готовый услышать от него гневные или резкие слова, проглотить его вполне понятную ярость. Но в трубке внезапно стало тихо. Он отключился.

Этот звонок выбил меня из колеи на весь день, и ночью я не сомкнул глаз. Меня преследовали воспоминания о собственных бюрократических возражениях; а в ответ – его отчаяние и молчание…

На следующий день он, к моему облегчению, позвонил снова.

– Мистер Стивенсон, прошу прощения, но вам придется представлять меня. Мне не нужно, чтобы вы говорили, что не можете остановить казнь; мне не нужно, чтобы вы говорили, что не можете получить отсрочку. Но у меня осталось двадцать девять дней, и я не думаю, что проживу эти дни, если у меня не будет вообще никакой надежды. Просто скажите, что вы что-нибудь сделаете, и дайте мне какую-никакую надежду.

Я никак не мог сказать ему «нет», поэтому сказал «да».

– Я не уверен, что мы сможем что-то сделать, чтобы предотвратить казнь, учитывая положение вещей, – мрачно ответил я ему. – Но мы попытаемся.

– Если бы вы смогли сделать что-нибудь, хоть что-нибудь… ну я был бы очень благодарен.

Одна из наименее часто обсуждаемых послевоенных проблем – то, насколько часто ветераны привозят с собой травмы и по возвращении в общество оказываются за решеткой.

Герберт Ричардсон был ветераном войны во Вьетнаме. Кошмарные военные переживания оставили на нем травмы и шрамы на всю жизнь. Он пошел служить в армию в 1964 г., в восемнадцать лет, в период, когда Америка активно участвовала в сражениях. Молодой солдат получил назначение в 11-ю авиационную группу, 1-ю аэромобильную дивизию, и был откомандирован в лагерь Рэдклифф в Анкхе во Вьетнаме. Этот лагерь располагался рядом с Плейку, территорией, где в середине 1960-х шли особенно тяжелые бои. Герберт участвовал в смертельно опасных боевых операциях, в ходе которых на его глазах гибли или были серьезно ранены друзья. Во время одного задания весь его взвод был уничтожен, попав в засаду, а он сам был тяжело ранен. Герберт пришел в сознание, залитый кровью товарищей, дезориентированный и не способный шевельнуться. Вскоре после этого он пережил серьезный нервный срыв. Страдая от сильнейших головных болей, молодой солдат пытался покончить с собой. Несмотря на неоднократные рекомендации командования пройти психиатрическую экспертизу, Ричардсон оставался в действующих войсках еще семь месяцев, прежде чем его «слезливые истерики» и «некоммуникабельность и уход в себя» привели к почетной отставке в декабре 1966 года. Неудивительно, что свою травму он привез домой, в Бруклин, вместе с кошмарными снами и оглушительными приступами головной боли. Временами он выбегал из дома с криками «нападение!». Герберт женился, у него родились дети, но посттравматическое стрессовое расстройство продолжало лишать его способности управлять своим поведением. В результате он оказался в госпитале для ветеранов в Нью-Йорке, где медленно и трудно оправлялся от острых головных болей, связанных с полученными ранениями.

Герберт стал одним из тысяч военных ветеранов, которые оказались в тюрьмах или исправительных учреждениях после завершения службы. Одна из наименее часто обсуждаемых послевоенных проблем – то, насколько часто ветераны привозят с собой травмы и по возвращении в общество оказываются за решеткой. К середине 1980-х почти 20 процентов заключенных в тюрьмах Соединенных Штатов были бывшими военными. Хотя их доля снизилась в 1990-е, когда начала уменьшаться тень, отброшенная войной во Вьетнаме, заключенных-ветеранов снова стало больше: результат конфликтов в Ираке и Афганистане.

Уход за Гербертом в нью-йоркском госпитале для ветеранов позволил ему постепенно поправиться. Он познакомился там с медсестрой, женщиной из алабамского городка Дотан, чья сострадательная забота, пожалуй, впервые за всю жизнь подарила ему утешение и надежду. Когда она была рядом, Герберт чувствовал себя живым и верил, что все будет хорошо. Она спасла ему жизнь. И когда медсестра вернулась домой, в Алабаму, Герберт последовал за ней.

Он пытался встречаться с этой женщиной и даже говорил, что хочет на ней жениться. Поначалу она была против, поскольку знала, что Герберт по-прежнему страдает от последствий участия в боевых действиях, но в конечном счете уступила. У них были недолгие интимные отношения, и Герберт в это время был счастлив, как никогда. Им целиком завладело стремление защитить свою подругу. Но женщине казалось, будто эта отчаянная и неусыпная сосредоточенность на ней ближе к обсессивной зависимости, чем к любви. Она пыталась прекратить их отношения. После нескольких месяцев безуспешных попыток дистанцироваться от Геберта она наконец настоятельно потребовала, чтобы он держался подальше.

Вместо этого Герберт переселился еще ближе к ее дому в Дотане, чем лишь усилил ее тревогу. Дошло до того, что она запретила ему пытаться увидеться с ней, разговаривать и вообще приближаться. Герберт был убежден, что возлюбленная просто растерялась и со временем обязательно вернется к нему. Обсессия ввела его в заблуждение; логика и сознание становились все более искаженными, иррациональными и опасными.

Герберт не был глупцом – отнюдь, он был довольно умен и имел особый талант к электронике и механике. И душа у него была широкая. Но еще давали о себе знать полученные на войне травмы, к тому же и довоенных травм ему досталось немало. Мать умерла, когда мальчику было всего три года. Впоследствии у него возникали трудности с наркотиками и алкоголем, прежде чем он решил пойти в армию. Ужасы войны еще сильнее расшатали и так нездоровую психику.