Федор Монастырский - Земля, омытая кровью

О гибели этой девушки мне подробнее рассказала потом ее подруга Панна Козлова:

— Рана была тяжелая, Лена очень мучилась и хотела даже пристрелить себя из пистолета «ТТ». Я отняла у нее пистолет. Она умоляла вернуть. Я, говорит, медик, чувствую сама, что с такой раной до госпиталя не дотяну все равно. Я успокоила ее, перевязала и отправила на повозке с другим раненым — Витей Тархановым… Но случилось неожиданное. Уцелевшие немцы кое — где прятались в горах. На них и напоролась наша санитарная повозка. Сволочи! Пристрелили и повозочного и раненых…

Помолчав, Панна добавила:

— О Викторе Тарханове очень горюет Дима Сахарник. Большие друзья они были… Дима сейчас тоже у меня в санчасти. Он и сам был на волосок от смерти, да, можно сказать, еще легко отделался: только уха лишился…

Сахарник был командиром отделения. Во время атаки он вырвался с отделением далеко вперед. Смельчаки залегли в углублении и отстреливались от неприятеля, решив во что бы то ни стало удержать рубеж. Фашисты стали забрасывать их мелкими гранатами, были у немцев тогда такие гранаты, наподобие наших «лимонок». Одна из них разорвалась у командира отделения прямо на плече, но каким — то чудом осколки разлетелись, почти не повредив головы. Взрывом порвало ватник, оглушило моряка и оторвало ему часть уха. Очнувшись через несколько минут, Дмитрий Сахарник снова открыл огонь по неприятелю, и только когда на этот рубеж вырвались остальные автоматчики роты, он, окровавленный, ушел в санчасть.

Так дрались моряки.

Но ликовать нам было слишком рано. Фашисты не могли примириться с потерей такой выгодной позиции, как высота Кочканово.

Оставив высоту, они открыли по ней артиллерийский и минометный огонь, принялись бомбить наши позиции с воздуха.

Краснофлотцы глубже зарывались в землю, укрепляли блиндажи. А гитлеровцы нацелились на самое уязвимое наше место — дороги. Их не зароешь в землю, и без них не обойтись. Самой острой проблемой у нас стала доставка в район обороны боезапаса и продовольствия.

Чтобы сохранить походные кухни, нам пришлось укрыть их в лесистой низине за горой. Коки готовили пищу там и подвозили ее лесом к подножию высоты. На позицию обед доставляли ползком краснофлотцы, выделяемые от каждой роты. Прижимаясь к земле, они пробирались по расщелинам и зарослям. Конечно, поднести таким путем на высоту горячий суп нечего было и думать. Поэтому коки варили только густую пшенную или рисовую кашу. Ее из котлов перекладывали в совсем, казалось, не подходящую «посуду» — полевые вещевые мешки. Взвалив этот теплый груз на плечи, бойцы с величайшей осторожностью карабкались вверх, ползли по — пластунски. Таким же способом доставлялся на позиции боезапас. Ящики с патронами, минами и гранатами волоком тянули по скатам горы.

С наступлением темноты бой утихал. Подразделения приводили себя в порядок. Начиналась эвакуация раненых, в район обороны доставлялись боезапас и продовольствие.

В первую же ночь, проведенную на осажденной врагом высоте, моряки не только отдохнули после трудного боя, но и укрепили занятые позиции. Вдоль опушки леса на восточных и северо — восточных скатах вырыли окопы, щели, построили блиндажи с амбразурами. Там, где лопата упиралась в скалы, сложили высокие брустверы из камней, предохранявшие бойцов не только от пуль, но и от осколков снарядов и мин.

Утром, как мы и ожидали, после бомбежки с воздуха и артиллерийского обстрела гитлеровцы лавиной полезли на высоту. Наши батальоны упорно отбивали атаку за атакой, склоны вскоре покрылись вражескими трупами, но гитлеровцы снова и снова поднимались на штурм. Видно, были на этот раз перед нами хорошо вымуштрованные фашистские полки.

Так продолжалось три дня. Моряки не только твердо держали свои рубежи, но и часто переходили в контратаки. Все попытки противника были тщетны. Казалось, хватит уж, должны же гитлеровцы тоже наконец устать и сделать передышку.

Но передышки не наступило.

С утра 27 октября с северо — востока подул сильный ветер. Он гнул оголенные ветви деревьев, бил в лицо нашим обороняющимся бойцам.

Разъяренный враг начал обстреливать лес зажигательными снарядами. Все горело вокруг нас. Горели сухие листья, кусты, валежник, пни, высохшие деревья. Высоту заволокло дымом.

Теперь нам предстояло выдержать два огня: непрекращавшийся вражеский обстрел из всех видов оружия и неумолимый лесной пожар. Последний был страшнее пушек и минометов. Языки пламени подступали к нашим позициям, горький дым душил и разъедал глаза.

Враг возобновил свои атаки. Фашистские автоматчики с наглыми выкриками шли на приступ. На их стороне теперь были все преимущества. Ветер относил дым на нас. И они шагали уверенно, предвкушая, видимо, реванш.

В тот навсегда запомнившийся день я переходил, прыгая через огонь, протирая слезящиеся глаза, из подразделения в подразделение, помогал, чем мог, командирам, обращался к бойцам с ободряющим словом и видел, что стойкость их непоколебима. Не было ни уныния, ни страха, лишь вскипала жгучая ненависть, росла яростная решимость устоять перед смертельной угрозой, победить.

Превосходный пример показал старшина 2–й статьи Владимир Зроховский. Пока рота отбивала фашистов, двигавшихся в психическую атаку, он с группой бойцов прорвался слева сквозь пламя лесного пожара во фланг атакующим и внезапным налетом привел их в полное замешательство. Враг побежал назад. Зроховский с товарищами захватил вражескую минометную батарею.

На моих глазах отбивали атаку за атакой бойцы 16–го батальона. Отбросив врага, они принимались тушить бушующий вокруг лесной пожар. Глушили огонь плащ — палатками, бушлатами и шинелями, разбрасывали тлеющие листья и засыпали их пригоршнями песка, рыли канавы, чтобы остановить огонь. Едва рассеивался дым, бойцы снова по — хозяйски занимали свои позиции.

Вот на холме, поросшем кустарником и молодым сосняком, заняли позицию пулеметчики Царев, Белов и Быков. Задыхаясь от дыма, то и дело протирая воспаленные глаза, они приникли к «максиму» и автоматам и, как только сквозь серую пелену прояснялись силуэты гитлеровцев, открывали дружный, прицельный и меткий огонь. У гитлеровцев, видимо, создавалось впечатление, что перед ними целое подразделение. Девять фашистских атак отбила эта тройка. Когда вражеские пули сразили Царева и Быкова, Белов один продолжал удерживать позицию и вести огонь по наседающему врагу. Но и его вдруг ранило. Умолк пулемет на холме. Прибежавшая сюда медсестра Фаина Трубина увидела Белова лежащим за пулеметом без сознания. Правая рука в крови, левая сжимает гранату. Фаина быстро сделала Белову перевязку и сама легла за пулемет. Приближавшихся немцев девушка косила очередями, и заставила их залечь. Подоспевшая группа наших автоматчиков воспользовалась этим и двинулась в контратаку.