Федор Монастырский - Земля, омытая кровью

— Возьмите газеты, товарищи! — предложил я командирам, отправлявшимся в боевые порядки.

В политотделе остались только два человека, которым я поручил следить за своевременной эвакуацией раненых и обобщать информационный материал из частей. Остальные политработники — мой заместитель батальонный комиссар Ф. И. Драбкин, секретарь парткомиссии Горбунов, пропагандист политрук Литвинов — и некоторые штабные командиры отправились в подразделения.

Я взял мотоцикл и поехал на гору Лысую, где стояла очень важная для нас 718–я батарея береговой обороны. На протяжении трех с лишним месяцев она била по рубежам противника на восточном побережье Керченского полуострова, уничтожила не одну сотню фашистов, много автомашин и огневых точек. Гитлеровцы не спускали глаз с этой батареи. Они обстреливали гору Лысую из дальнобойных орудий, а в течение августа каждый день по нескольку раз сюда налетали фашистские бомбардировщики. Вражеские бомбы и снаряды изрыли гору, но батарея держалась стойко и не прекращала огня. Погибших хоронили с почестями, и за них клялись отомстить. А потом снова и снова укрепляли огневые позиции, строили блиндажи.

В штаб базы часто звонил командир батареи старший лейтенант В. И. Павлов. Обычно спокойным голосом он докладывал: «Все в порядке!» — и просил подбросить снарядов.

До горы Лысой мне удалось добраться благополучно. Оставив мотоцикл внизу, поднимаюсь по склону. Картина гнетущая. Нет клочка земли, не тронутого снарядом или бомбой. Казалось невероятным, что батарея, забравшаяся на самую макушку горы, действующая прямо на виду у врага, уцелела.

Конечно, смертельная опасность постоянно висела над артиллеристами. Часто вражеские снаряды попадали точно, и тогда редели орудийные расчеты. Какие нужны были хладнокровие и выдержка, чтобы несколько месяцев стоять тут дни и ночи, смотря в лицо смерти и бросая ей дерзкий вызов!

Наши артиллеристы держались великолепно. Проносились над позициями «юнкерсы» и швыряли свой груз, содрогалась земля от взрывов, а через каких — нибудь десяток минут гора отвечала гулким залпом — снаряды нашей неистребимой батареи летели на позиции фашистов. Обрушивали на Лысую новый шквал огня вражеские батареи — наши укрывались в блиндажах, прислушиваясь к вою каждого снаряда и мысленно гадая: «Пронесет ли?..» А потом снова шли к своим пушкам — и опять разили врага, били по фашистским гнездам, радуясь своей превосходной позиции.

Мне не терпелось скорее увидеть лихих артиллеристов. Вот и они — копошатся у орудий. Увидев меня, идут навстречу старший лейтенант Павлов и военком батареи политрук Быков, оба черные от солнца и ветра, осунувшиеся от бессонных ночей.

Павлов, оставив на позициях часть бойцов, сразу же собрал остальных в землянку на восточном скате горы. Передо мной оживленные, приветливые лица, все смотрят с нетерпением, ожидая новостей.

Сообщив о положении на фронтах, я не скрыл от людей тяжелой обстановки на нашем участке. Глядя в глаза героям — артиллеристам, твердо сказал:

— Подкреплений ждать не приходится. Будем защищать Тамань сами. Вы, дорогие товарищи, отлично показали, как это надо делать. Мы гордимся вами. Родина не забудет вашего мужества и стойкости.

Вижу, бойцы с любопытством поглядывают на газеты. Рассказал им о подвиге моряков, описанном в «Правде», и прочитал посвященные им строки: «Пусть вся страна от края до края узнает о героизме этих чудо — богатырей. Да здравствует герой! Только смерть может заставить таких людей выронить оружие из рук… Стой непоколебимо на боевом посту, советский воин, цепляйся за каждую пядь родной земли, мощными ударами непрерывно уничтожай живую силу и технику врага — и ты победишь!»

Бойцы поняли: этот призыв обращен к ним. Ответил за всех негромким глуховатым баском коренастый краснофлотец:

— Товарищ полковой комиссар! Нам бы только побольше снарядов — и мы не оставим Тамань!

Во второй половине дня я сел на мотоцикл и направился к 33–й батарее. В воздухе появились фашистские самолеты: снова бомбят Тамань, пикируют вдоль берега, охотясь за нашими катерами, идущими от Тамани к мысу Тузла.

В этой тревожной обстановке я вдруг почувствовал удивительное душевное спокойствие. Стервятники, носившиеся над берегом, стали не страшны. Думалось о том, что герои, о которых только что шла у нас речь в беседе с краснофлотцами, и тысячи, миллионы других, пока безвестных, и наши краснофлотцы в том числе, — это такая сила, сломить которую невозможно.

Мотоцикл мчит меня по ухабистой дороге. Вдруг вижу перед собой взбитые пулями клубы пыли, вначале метрах в пятнадцати, а затем совсем рядом с передним колесом мотоцикла. Над головой взревел «мессершмитт», промчался и делает новый заход. Значит, атакует меня. Даю тормоз, резко поворачиваю мотоцикл вправо — и лечу с машиной в кювет. Фашист, видимо, решил, что подстрелил мотоциклиста, и, удовлетворенный своим «подвигом», ушел к морю. А я отделался только синяком и ссадиной.

Вскоре попадаю на позиции 33–й батареи. Она ведет огонь по скоплению пехоты и вражеских танков у хуторов Ворошиловских. С командиром дивизиона капитаном Бекетовым подходим к одному из орудий. Потные бойцы действуют проворно, снаряды ложатся точно. Вражеские танки и пехота рассеялись по укрытиям.

Прозвучала команда отбоя, и батарея затихла. Краснофлотцы и старшины окружили нас. И снова вижу смелые лица и глаза, сверкающие гневом при упоминании о фашистских атаках. Здесь уже знали о тяжелой обстановке на полуострове, знали, как взорвала орудия батарея Панасенко. Кто — то решительно сказал:

— Пойдем и мы в морскую пехоту. По крайней мере, схватимся с гадами лицом к лицу…

Заряжающий Ильченко, парень атлетического сложения, шумно вздохнул и развеселил всех, сопроводив выразительным жестом слова:

— Дуже мини хочется зробыти фашистам «буль — буль» в Крыму!

Вот каково было настроение воинов в памятный день 3 сентября 1942 года.

Под вечер я встретился с военкомом сектора береговой обороны А. И. Рыжовым, тоже вернувшимся из подразделений. Мне нравился этот плотный, обычно спокойный и душевный человек. На вопрос, каково настроение людей, Рыжов энергично разрубил рукой воздух и сказал:

— Одно: бить и гнать гадов до полного уничтожения! Бить до последнего снаряда, патрона, до последнего дыхания!

На другой день враг предпринял новые ожесточенные атаки, пытаясь завладеть городом Тамань, но наши части отбивали их одну за другой.

Стемнело, когда командир базы вызвал к себе военкома, начальника штаба, меня и некоторых командиров. По его возбужденному лицу мы почувствовали, что есть необычные вести. Командир объявил приказ командующего Северо — Кавказским фронтом: оставить Тамань. Фашисты рвались к Новороссийску, и нужно было стягивать все силы туда. Да и вряд ли мы на Тамани, отрезанные от своих войск и лишенные перспектив на подкрепление, смогли бы еще долго держаться.