Алексей Зайцев - На острие красных стрел

— Зайцев, со своими разведчиками — в распоряжение майора!

Как сейчас помню холодное снежное поле, простиравшееся от крайних хат села, и немецкие танки, неторопливо выползавшие из утренней морозной мглы, а за ними — густую цепь пехоты. И перед всей этой зловеще движущейся черной стеной, изрыгающей шквал огня, виднелись на снегу серые пятнышки. По мере приближения врага они медленно откатывались назад. Некоторые оставались на месте, словно растворяясь в снегу... То были бойцы одного из полков нашей дивизии. Мы бежали к ним на помощь. Четверо разведчиков держались кучкой возле меня. Совсем рядом — Володя Седых с автоматом на груди и бутылками с зажигательной смесью в руках.

— Приберег для особого случая, — сказал он, показывая их.

Впереди бежал рядовой Тюска, низкорослый, очень подвижный разведчик. Он маячил перед глазами, мешал мне наблюдать за противником.

— Возьми левее! — крикнул я ему, слова потонули в грохоте боя.

Я упал на снег, длинными очередями стал отсекать пехоту от танков. Цепь гитлеровцев сломалась. Кто-то из наших смельчаков там, впереди, бросился навстречу танку, нырнул в черную воронку и оттуда перебил его гусеницу гранатой. Танк повернулся бортом к нам, будто специально показывая жирно намалеванный крест. В ту же секунду где-то слева от нас хлопнула «сорокапятка» и влепила снаряд прямо в этот крест! Танк вспыхнул огромным огненным факелом. Вдохновленные этой картиной, мы снова рванулись вперед. Еще раз хлопнула «сорокапятка», и еще один танк, клюнув носом, остановился и зачадил. Из горящей машины выскакивали гитлеровцы и тут же мешками падали, скошенные нашими пулями.

Остальные танки замедлили свое движение, вражеская пехота залегла. И мы тоже залегли, ожидая выстрелов нашей «сорокапятки». Но пушка молчала. Гитлеровцы, наверное, раньше нас поняли, что с противотанковой пушкой что-то случилось, и резко прибавили скорость. Один из танков вырвался вперед и стремительно помчался прямо на нас. Седых, скрипнув зубами, прохрипел:

— Товарищ лейтенант, прикройте меня... — вскочил и бросился навстречу бронированной махине.

— Ты куда? Назад! — крикнул я, но было поздно.

Зайцем петляя по снегу, бросаясь то вправо, то влево, то вдруг замирая на месте, Седых чудом увертывался от пулеметных очередей. Я понял его замысел: скорее достичь «мертвой зоны» и поджечь машину. Я стрелял из пулемета короткими очередями, целясь в смотровые щели. Только так мог помочь отважному и дерзкому воину. Пули, высекая искры из брони, с визгом рикошетили. Но вот танковый пулемет на какое-то мгновение умолк — то ли я на него «повлиял», то ли стрелявший по какой-то причине замешкался, то ли что-то в оружии не ладилось, но этих считанных секунд разведчику хватило, чтобы стремительно сблизиться с танком, швырнуть на его лобовую броню бутылку с зажигательной смесью, потом забежать сбоку и другую бутылку разбить на моторной части.

— Ну молодец! — кричал я. — Какой же ты молодец!

Еще через минуту-две мы были уже возле подбитых танков и, укрывшись за ними, хлестали очередями по пехоте, не давая фашистам поднять головы.

Но вот умолк мой пулемет, превратившись сразу в ненужный металлолом, — кончились патроны. Эх, какая досада!

— Товарищ лейтенант! — крикнул Седых, показывая рукой вправо.

А там нам во фланг заходили вражеские танки. Сколько их? Три, четыре, шесть...

— Надо отходить, — сказал Седых, — передавят они нас здесь.

Да, против танков с голыми руками не пойдешь.

— Отходи, ребята! — скомандовал я.

Растянувшись жиденькой цепью, откатывались к селу.

Танки били по цепи из пулеметов и пушек, пехота — из автоматов. У крайней хаты к нам присоединился Ясырев. Вместе с Тюской он бежал последним, стреляя по гитлеровцам длинными очередями из пулемета.

Вдруг позади меня разорвался снаряд. Оглянулся — там, где только что был Тюска, дымилась небольшая воронка, а снег вокруг нее — в кроваво-красных пятнах... Почувствовал, как мурашки пробежали по спине, все поледенело внутри. Тем же разрывом был отброшен далеко в сторону Ясырев.

«Неужели убит?» Я поспешил к нему.

Гулко хлопали танковые выстрелы, вздрагивала земля. Следующий снаряд разорвался рядом со мной, ослепив ярким пламенем. Ощутил сильнейший удар и провалился в страшный огненный ад...

* * *

В тот же день на рассвете командир 1-го батальона 48-го стрелкового полка старший лейтенант Алексей Кошелев с группой солдат выдвинулся вперед на небольшую высотку. Там, в рощице, обнаружилось боевое охранение противника. Двух гитлеровцев стрелки взяли в плен, остальных перебили.

Невероятная картина открылась перед комбатом и его бойцами за высоткой, в широкой низине. В исходном положении для наступления двумя линиями стояли десятки вражеских танков, пехота, артиллерия. А за ними, километрах в трех, в предбоевых порядках двигался второй эшелон.

Кошелев немедленно доложил командиру дивизии обо всем увиденном (у комдива с батальонами была прямая связь).

— Продолжайте наблюдение. Будьте готовы к действиям, — сказал полковник.

— Есть, — ответил комбат.

Видимо, комдив все же надеялся, что придет корпусной противотанковый резерв...

Кошелев скрытно вывел свой батальон на высотку и приказал самым тщательным образом замаскироваться.

Алексей Кошелев был в полном смысле самородком. Он даже полковой школы не кончал. Его лучшей школой стали ожесточенные бои с гитлеровцами. Пять раз был ранен и трижды сильно контужен. Его ратные подвиги отмечены шестью боевыми орденами.

В армию Кошелев был призван в 1938 году, службу проходил в 48-м кавалерийском полку 6-й Чонгарской трижды орденоносной имени С. М. Буденного дивизии 6-го корпуса. Полком командовал И. А. Плиев, корпусом — А. И. Еременко.

В 1939 году красноармеец Кошелев участвовал в освободительном походе в Западную Белоруссию.

Трудолюбивый, крестьянский парень, он в службе отличался старанием, в боевой учебе — прилежностью, на учениях — сноровкой и находчивостью и скоро стал в полку лучшим из лучших. Однажды комкор Еременко собрал отличников боевой учебы и в заключение беседы спросил:

— Кто из вас желает отправиться на помощь штурмующим линию Маннергейма?

Желающими оказались все.

В начале 1940 года на Карельском перешейке Кошелев принял боевое крещение, получил первое ранение и первую государственную награду — медаль «За отвагу».

Свою довоенную службу он заканчивал в только что созданном Прибалтийском военном округе. Домой, в родной Георгиевск, вернулся поздней осенью 1940 года сержантом запаса.

Но недолго довелось ему заниматься мирным трудом. Грянула Великая Отечественная война. Не стал Алексей дожидаться, когда начнется мобилизация людей его возраста, и 23 июня 1941 года уже был в военкомате.