Иван Лыков - В грозный час

Комбат вернулся уже затемно. Вылез из танка, усталым движением руки стянул с головы шлемофон, сказал:

— Приказано сменить позицию. Полку занять оборону на рубеже река Алешня, деревня Мальцево. Бригада тоже меняет рубеж.

— Это же ближе к Можайску! — возмутился старший лейтенант Райгородский. — Гитлеровцев еще нет, а мы уже отступаем…

— Приказы, Леонид Леонтьевич, не обсуждаются, — строго сказал Коган. — Сказано сменить рубеж — сменим. А что касается целесообразности приказа, то в этом сомнений никаких нет. Мы одни, как былинка в поле. Нам пока и опереться-то не на кого… Снимаемся немедленно.

Сырой, темный лес вскоре наполнился гулом моторов. Танки двинулись не на запад, а на восток. Но мы не отступали, а просто меняли рубеж, занимая новый, в тактическом отношении более выгодный, чтобы быть ближе к соседям — 19-й танковой бригаде, которая вела бои севернее нас. Словом, пытались собраться в один крепкий кулак. Это делалось для того, чтобы лучше и сильнее бить врага.

* * *

Ночь прошла в хлопотах: мы оборудовали позиции, готовили танки к предстоящему бою. Я обошел все экипажи и вместе с политруками рот поговорил с людьми, еще раз разъяснил им создавшуюся обстановку и стоящие перед ними задачи. Радовало настроение танкистов — боевое, приподнятое. Они все еще были под впечатлением вчерашнего боя и с нетерпением ждали новой встречи с врагом, чтобы бить его без пощады.

Перед рассветом позвонил начальник политотдела бригады старший батальонный комиссар Б. И. Захаров:

— Докладывай, комиссар, что сделано…

Я коротко сообщил о проделанной работе, в заключение заверил:

— Батальон готов бить фашистов.

Борис Иванович засмеялся:

— Ну раз готов, значит, партполитработа проведена на уровне. Сам-то к тридцатьчетверкам привык?

— Вчера уже воевал на них.

— Про вчерашний бой знаю. Донесения читал… — Начальник политотдела немного помолчал, в трубке отдаленно слышался чей-то разговор. Наверно, в политотделе бодрствовал не только Борис Иванович. — Но учти, комиссар, обстановка серьезная. Враг накапливает силы, утром ринется вперед. Вчерашний испуг он вам не простит…

В конце разговора начпо бригады поинтересовался:

— Из дома вестей никаких нет?

— Пока нет. Из Орла родители жены, наверное, эвакуировались, а вот куда — не знаю…

— Думаю, что все будет хорошо. Ты духом не падай.

Утром в батальон доставили газеты. В «Правде» сообщалось о зверствах фашистов на временно оккупированной советской территории. Прочитал это танкистам. Смотрю, в глазах моего механика-водителя сержанта Афанасия Горюнова (однофамильца Горюнова из 34-го полка 17-й танковой дивизии) появились слезы.

— Вы что, Горюнов?

Провел механик-водитель по глазам рукавом, а у самого так желваки на скулах и ходят.

— Так ведь, товарищ комиссар, может, и с моими эти гады так-то. Ну погоди, фашист, дай до тебя добраться!..

Да, все-таки огромная сила воздействия у печатного слова!

Едва стало светать, как нас с комбатом вызвали на командный пункт полка. Дорога туда шла через низкорослый лесок, была сплошь в ухабах, в глубоких колдобинах стояла глинистая жижа, и танк наш выписывал немыслимые зигзаги.

КП полка располагался в небольшой, примыкающей к деревне рощице, насквозь продуваемой сырым осенним ветром. В сарайчике, где расположился командный пункт, тоже гулял ветер, и начальник штаба полка то и дело зажигал фитиль тусклой, часто гаснувшей коптилки.

На КП уже были командиры и комиссары других подразделений. С некоторыми из них я успел познакомиться еще во Владимире. Мы поздоровались, но поговорить не успели: командир полка начал ставить боевую задачу.

— По данным разведки нашей бригады, — сказал подполковник А. Г. Курелин, глядя на лежавшую перед ним карту, — юго-восточнее Гжатска противник сосредоточивает пехоту, танки, бронетранспортеры, артиллерию…

— До двух батальонов пехоты и около двадцати танков, — уточнил начштаба полка.

Курелин согласно кивнул и продолжил:

— Намерения гитлеровцев ясны: выйти на автостраду и устремиться по ней, сметая на своем пути наши подразделения прикрытия. Одним словом, расчистить дорогу для беспрепятственного продвижения своих главных сил, нацеленных на Можайск и далее на Москву.

Подполковник резко провел по карте острием карандаша, показывая предполагаемое направление движения фашистских войск, хмуро оглядел собравшихся. Помолчал, словно давая нам возможность осмыслить услышанное, и заговорил вновь еще жестче, чеканя каждую фразу:

— Комбриг приказал первому батальону в составе двух рот с десантом пехоты выдвинуться вдоль автострады, обойти противника и ударить по нему с фланга и тыла. Но гитлеровцы могут и не пойти по автостраде, а попытаются продвинуться севернее и атаковать правый фланг бригады. Этого мы допустить не можем…

Командир полка подождал, пока начальник штаба в очередной раз зажжет погасшую коптилку, и, отыскав глазами Когана, спросил:

— Вам задача ясна, комбат?

— Так точно! — ответил Григорий Самсонович. — Когда батальону выступать?

— Немедленно. Но не батальону, а двум ротам. Одну оставьте в резерве. В пути к вам должны будут присоединиться курсанты Московского военно-политического училища. Их немного, около роты, но и это подспорье в бою. А вам, капитан Одиненко, — обратился подполковник к пехотному комбату, — с танкистами следует послать самую боевую роту.

— У меня все роты боевые, — вполголоса, но с явной обидой заметил капитан Г. Р. Одиненко, высокий, черноволосый одессит.

— Остальные наши силы будут действовать во втором эшелоне, — не обращая внимания на реплику Одиненко, продолжил Курелин.

Когда он кончил, встал комиссар полка Алексей Лазаревич Иванов.

— Учтите, — сказал он, — мы по-прежнему не имеем достаточной поддержки ни со стороны артиллерии, ни со стороны пехоты. И позади нас почти никого нет. Конечно, командование наверняка принимает меры для того, чтобы не оставить нас на поле боя одних. Но пока над! все же надо надеяться только на свои силы. Так и разъясните бойцам. Пусть знают, какая ответственность лежит на их плечах.

Да, в те тяжелые октябрьские дни, когда озверевший враг изо всех сил рвался к Москве, на плечи ее защитников лег неимоверно тяжелый груз ответственности за судьбу родной столицы.

Уточнив с капитаном Г. Р. Одиненко некоторые детали совместных действий, мы с комбатом отправились к себе. Было уже светло, но солнца не видно: над землей по-прежнему низко висели тяжелые, мрачные тучи. Накрапывал нудный холодный дождь.

— Хоть бы подморозило, — недовольно проворчал Григорий Самсонович. Выбравшись из танка, он сразу же попал в густую тягучую грязь.