Ехезкель Котик - Мои воспоминания. Часть 2

Конечно, мой дед был первый, кто стал делать квиточки, но потом ему это надоело. Все хозяева их производили.

Для маленьких магазинчиков эти квиточки стали спасением. Благодаря им они справлялись с "делом", не ощущая нехватки в деньгах. Тут же можно было сфабриковать "деньги", если не доставало сотни-двух, и их тут же пускали в оборот. Так продолжалось два года, пока их не запретили также по какому-то еврейскому доносу. Квиточки тогда отменили, и многие обанкротились, но без скандалов.

И вот, помню, что в то самое время один десятилетний мальчик, о котором идёт речь, учинил с квиточками Тринковского такой кунц: на квиточке в пять копеек подрисовывал полоски так, чтобы получилось двадцать пять, и делал так похоже, что никто не мог обнаружить подделки. Просто замечательная была работа. Получая такой, служивший в качестве денег квиток, Тринковский вначале, естественно, не обращал внимания. Но когда их набралось приличное количество он заметил, что двадцатикопеечных квитков как-то слишком много. Он так много не выпускал. Тут он понял, что произошла подделка. Кстати, этот мальчишка умудрился проколоть посреди квитка кусок бумаги, и когда уже стали следить, это заодно тоже обнаружилось.

Эта подделка вызвала в местечке большое волнение, и после тщательных выяснений и допросов виновного обнаружили. Раби Мотке дал будущему часовщику двадцать пять розог - намёк на двадцать пять фальшивых копеек. Во время порки все мальчики должны были считать и с каждым ударом кричать: "Одна копейка, две копейки", и т.д.

Наутро после порки он к нам явился:

"Хацкеле, ты знаешь, я придумал ещё один кунц с квитками. На этот раз сделано будет чисто..."

"Мойше, - говорю ему, - ты же клялся, что больше не будешь этого делать!"

"А! - засмеялся он, как взрослый, - ты, оказывается, тоже осёл. Ладно - раби - осёл, на то он и раби. Ведь я кричал, что больше не буду делать тот кунц, но другой-то можно!"

Для него это действительно был только кунц. За деньгами он на самом деле не гонялся. Как всем художникам, ему был дорог замысел. А рисовать он умел прекрасно.

Оставаться при своих кунцах часовщик не мог: под конец последовали многочисленные доносы, и акцизные намекнули, что ему надо бежать. И он уехал в Америку.

Дед. – Помещик Шемет. – Кошелево. – Пан Шемет обманывает деда.– Для меня арендуют усадьбу. – Отъезд из Макаровцев. – Я стал настоящим собственником. – У отца. – Отъезд в Кошелево. – Забот - как дров.– Договор с мужиками.– Волки. У-у! – Страх.– Болото.– Сожаление. – Антон.

Дед был очень занят на винокуренном заводе, и всё собирался съездить к предводителю Шемету, владельцу многих усадеб в Пружанском уезде. Сам он жил в тринадцати верстах от Каменца. Дед однажды уже арендовал у него усадьбу Бабич возле Каменца для своего сына Йоселе. У него можно было дёшево взять усадьбу, и евреев, которым он их сдавал в аренду, он никогда оттуда не выставлял. Всего он владел пятью миллионами чистых денег, хранившихся в Варшавском банке. Сам уже старый человек, имел он ещё молодую жену и единственную дочь пятнадцати лет.

Контракты заключать он терпеть не мог, но слова своего не нарушал. Достаточно было платить деньги за аренду, даже и не в срок - тоже он ничего дурного не делал. Дед поэтому хотел прежде всего съездить к нему, но никак не мог оторваться от своего завода, и мне пришлось сидеть и ждать в Пруске.

Только через два месяца дед смог съездить к Шемету. Тот был ему рад, как большинство помещиков, но дед от него узнал, что все его именья уже заняты. Осталось одно маленькое именьице под названием Кошелево, с посевной площадью всего в 150 акров. Пшеница там не росла, так как земля была скудной, но травы было очень много - болотной травы, растущей на болотах. Трава была также и в лесу.

"Если берёшь, то твоему внуку я отдам за шестьсот рублей. Он себя сможет здесь хорошо обеспечить: получить четыреста возов сена. Крестьяне сделают для него в поле всё, что надо для сена. Но пусть никто не знает, что ты берёшь, т.к. крестьяне должны сеять яровые, и если узнают о твоей аренде, то так плохо засеют, что ты ни гроша не получишь. Так что езжай домой другой дорогой, а не через деревню Михалки. Михалки слишком близко от Кошелева".

Этот Шемет, ко всему, был большой жулик. Слово его, хоть и было железным, но если мог он кого-то обмануть, то не отказывал себе в этом. И если кто-то ему говорил:

"Барин, ты меня обманываешь", - он отвечал:

"Как тебе не стыдно признаваться, что ты дурак. Ведь обмануть можно только дурака. Стыдно давать себя обманывать. Говорю тебе - дурак не должен заниматься делами".

Так он высмеивал людей. Но когда его хватали за руку и чёрным по белому доказывали, что он тут явно обманывает - старый помещик тоже не смущался и с особой гордостью отвечал:

"Во-первых, ты уже поумнел. Но впредь - не обманывайся".

Умного деда он тоже обманул. Он нарочно не велел ему возвращаться той же дорогой, чтобы дед не осмотрел усадьбы. Поскольку, если бы дед её увидел, то, конечно, не стал бы арендовать. А о том, что внуку придётся постоянно воевать с крестьянами и оказаться заброшенным и одиноким в лесу дед совсем не подумал. Но особенно здесь не доставало дорогой бабушки. Уж она такого приобретения конечно бы не допустила.

Дед дал сотню наличными и получил справку о том, что снял усадьбу Кошелево за шестьсот рублей в год. При этом не было отмечено число лет. Это одно. Второе - в справке было написано, что я обязан засевать поля сам, не передавая их для обработки крестьянам, за что они отдавали бы хозяину две трети снопов, оставляя себе треть. Этот пункт, который обычно служит в пользу хозяина, здесь был незаметно изъят, что стало для меня несчастьем.

Дед спросил Шемета, почему у крестьян совсем нет пастбищ? Ведь после восстания ездила комиссия и наделяла крестьян землёй. Где есть поле, должно быть пастбище и сено. Как может быть одно - без другого?

"Я их умнее, - победоносно усмехнулся Шемет. - Когда комиссия ко мне явилась, я угостил чиновников своим старым вином - и готово. Вином можно задурить голову, тем более - старым. И комиссия написала, что я хотел. Я ещё лучше сделал - я оставил себе кусок луга, у самой деревни. И этот кусок луга, способный давать до 50-ти возов сена, служил мне как кнут против крестьян - коров ведь надо куда-то выгонять. Захватив его, я получил с этого куска по полрубля. Таким манером с них можно шкуру сдирать. Будет твой внук человеком - сможет вытянуть из них много денег. Скажи ему... скажи...

Дед, который мимо Кошелева не проезжал, вернулся в Пруску довольный. Он считал, что дёшево снял для меня хорошее имение у хорошего помещика.

"Поселившись там, Хацкель уж там и останется", - потирал дед с удовольствием руки. Шемет не берёт никаких надбавок, не вмешивается в дела съёмщика. Каждый работает в имении сам по себе, Шемет в его сторону даже не смотрит".