Ехезкель Котик - Мои Воспоминания. Часть 1

Среди городских знатоков Торы он играл особую роль. Встречалось ли трудное место у Махарша, в Талмуде или в галахических решениях, приходили к реб Исроэлю. Со своей мудрой головой, он объяснял на свой манер, с искусными толкованьицами и заостреньицами, забирая так высоко, что с трудом можно было понять его высокие мысли и допущения. И в каждом суждении видна была большая мудрость и эрудиция.

Знатоки получали много удовольствия от его толкований, но не знали, что с этим делать. Их проблема оставалась проблемой, ещё сложнее, чем прежде, и как ни объясняй и ни крутись с гениальными допущениями, результат никогда ничего не давал, и знатоки уходили от него с чувством унижения: у них-то нет объяснений.

Реб Исроэль был из города Седльце, то есть, еврей из Польши, он хорошо читал по-польски и регулярно получал варшавские польские газеты. Но оказавшись в Литве, вскоре стал хорошо понимать русский и читать русскую газету. В политике он был большим специалистом и действительно знал, что творится в мировой дипломатии. Кроме того, он знал, сколько каждое правительство имеет войск и каких именно: сколько артиллерии, гвардии и пехоты, и всех генералов, отличившихся в войне, и т.п.

У него была карта, и он разбирался в географии. Когда его спрашивали, где находится тот или иной город, он тут же показывал пальцем место. К тому же, он был гениальным математиком. Сложнейшие расчёты, труднейшие задачи и измерения он решал в уме и в одну секунду. Брать в руку перо было для него излишне.

Особенно он любил сидеть в доме у деда, когда там собиралось много народа. Дед ему оказывал большое внимание и любил обсуждать с ним политические вопросы: два умных человека интересовали друг друга.

Он прислушивался к тому, о чём говорилось в доме, и по лицу его блуждала улыбка. Арон-Лейзер понимал, что означала эта улыбка. Она означала: как ничтожны люди, и как ничтожны их дела и речи.

Помню однажды, у деда был полный дом народу, в том числе – вся городская знать и каменецкие умные головы. Зашла речь о расчетах. Реб Исроэль заметил, что готов держать пари, что тут же, на месте, сделает в одну минуту самый сложный расчёт.

Помню, как его спросили, сколько процентов получит в месяц Ротшильд, дав миллион и шестьдесят тысяч рублей под два с половиной процента годовых?

Исроэль на минуту задумался и назвал цифру. Взяли ручки, потели, решали, морщили лбы и пришли к выводу, что ответ верен. Задали ещё задачу:

Имеется тысяча пудов шафрана по четыреста двадцать рублей за пуд. Выручили за пол-унции по тридцать семь с половиной, тридцать восемь с половиной и тридцать девять с половиной. Сколько всего было выручено? [89] Давид Асаф, переводчик книги на иврит, считает, что задача лишена смысла.

Реб Исроэль подумал, может, минуту и сразу ответил.

У отца он бывал почти каждый вечер, занимаясь с ним хасидизмом до после полуночи. С пятницы ночью до утра воскресенья он почти всё время был у отца. Пел он только собственные напевы, которые пело всё общество. Чужих, не своих хасидских мелодий он, как принято у людей искусства, не придерживался.

Распевая свои мелодии с хасидами, он, внимательно прислушиваясь, рукой давал знать певцам, и если кто-то брал фальшивую ноту, сердито топал ногой. Мелодии его были сложные, летели вверх и вниз и проникали во все суставы.

Когда отец его просил сочинить мелодию к субботней ночи или к празднику, он это делал, а иногда случалось, что отец его просил, когда вместе сидело много хасидов, сочинить экспромтом какую-нибудь красивую мелодию, чтобы спеть той же ночью. Он начинал расхаживать взад-вперёд по комнате, крутя пальцами, и раскручивал в полчаса прекрасную мелодию, которой всех буквально зачаровывал.

Во время польского восстания шестьдесят третьего года реб Исроэль был весь захвачен бунтом, превратившись в пламенного поляка, ужасного польского патриота. Во всём, что касалось Польши, он был настроен в высшей степени оптимистично. Уверен был, что Польша станет ещё больше, чем была прежде. Все надежды он возлагал на Наполеона III. Если, как он надеялся, поляки измотают русских, то придёт со своими войсками Наполеон и поможет им вернуть свою землю. И Россия при этом потеряет изрядный кусок и своей земли…

У поляков, считал реб Исроэль, есть денег миллиарды. Они уже дали Наполеону триста миллионов франков, и они своего добьются. Он знал, где стоит русское войско и где – польское и сколько имеется на каждой стороне. Русское войско – примитивное, неспособное ни к каким военным уловкам, и Наполеон уже послал своих офицеров к полякам, и поляки своего добьются. В своём мнении он сильно утвердился, прочтя в газете об успехе поляков в отдельных сражениях, и так радовался, словно освободили Иерусалим, а прочтя о том, что поляки где-то потерпели поражение – скорбел, но не терял надежды. Он всё твердил, что для него ясно как дважды два, что Польша победит в войне. И уже приготовил три марша в честь победы поляков. Первый – посвящённый тому, как царь подпишет, что отказывается от Польши, а польская армия войдёт с победой в Варшаву; второй – для сопровождения французского войска при возвращении из Варшавы во Францию, а третий марш – по случаю празднования польским королём новой конституции.

И он уже всех уверил, что в Польше будет очень либеральная конституция, а поляки – первыми конституционалистами в мире.

В десяти верстах от Каменца, в Чемеринском лесу, произошло небольшое сражение между русскими и поляками, и помню, что ружейные выстрелы слышались у нас в местечке.

В Литве выделялся польский руководитель восстания Огинский [90] Имеется ввиду, по-видимому, И.К.Огинский, польский дворянин из Виленской губернии, хорошо относившийся к евреям Утверждение Котика о том, что Огинский был один из руководителей польского восстания, как видно, неверно – прим. переводчика книги на иврит Д.Асафа. – большой военный специалист, наводивший страх на русскую армию.

В лесу стояло два русских полка с артиллерией, которые столкнулись с этим самым Огинским. Он, как видно, имел всего три тысячи солдат без артиллерии. Он был разбит и бежал верхом на коне. За ним погнались три казака. Сидя на коне, он обернулся и застрелил всех троих. Бежал он в Пинск.

Русские взяли в плен всех больших графов, сражавшихся вместе с Огинским. Солдат всех перебили, а пленных польских офицеров привезли в Каменец. Помню, что привезли их в прекрасный субботний день, и они сидели на земле посреди рынка, человек семьдесят, со связанными руками, а вокруг стояли русские солдаты.

Когда два полка русских вместе с артиллерией вошли в Каменец, город переполнился. И реб Исроэль, видя своими глазами разгром поляков, плакал, как ребёнок.