Ехезкель Котик - Мои Воспоминания. Часть 1

Асессор, конечно, был недоволен, и помню, как я ещё был маленьким мальчиком и прибыл волостной старшина с тремя десятскими и попросили бутылку водки. Был исход субботы. Как обычно у деда, в доме было полно народа и бабушка подавала всем чай. Это было её обязанностью, несмотря на наличие слуг, которые могли подавать вместо неё. Но ей не трудно было подать и второй стакан чая, и третий…

Племянник деда, единственный сын, очень уважал дядю, то есть моего деда, и был готов ради него в огонь и в воду. Дед его любил, и он имел в семье большой авторитет. Когда кто-то из семьи должен был о чём-то деда попросить, обращались к единственному сыну, Арье-Лейбу и Арье-Лейб был посредником.

Он был высокий, здоровый юноша, был даже способен учиться, только не очень хотел – но в общем, хороший парень. Если Арье-Лейб говорил, что добьётся чего-то у дяди, было ясно, что так оно и будет. А когда деду что-то было нужно у асессора, он посылал Арье-Лейба, так же, как и к исправнику; язык он имел острый, за что его особенно все ценили.

Волостной старшина потребовал бутылку водки, и Арье-Лейб спросил у дяди, надо ли давать. Дед разрешил. Получив бутылку, старшина быстро сунул бутылку в карман и вышел вместе со своими крестьянами. Это был тяжёлый случай, и Арье-Лейб спросил деда:

«Побежать и отобрать?»

«Догони и отбери бутылку силой», - приказал дед.

Служили у нас тогда пара здоровых «людей»: Хацкель и Кивка. Последний был известен как большой герой. Арье-Лейб взял обоих и побежал ловить старшину с десятскими. Примерно через четверть часа Арье-Лейб вернулся с большой радостью, с бутылкой водки в руках и с уликой – фуражкой старшины. Он рассказал, что дружков накрыли аж на террасе у асессора. Ещё минута – и они были бы в доме. Им как следует переломали кости и взяли фуражку старшины как улику.

«Правильно ли я поступил, дядя?» – Спросил Арье-Лейб.

«Правильно», - ответил дед.

В воскресенье утром дед уехал к помещикам, а днём пришёл асессор с восемнадцатью десятскими в дом к дяде – составить протокол о том, что он торгует в шинке без патента. Арье-Лейб стал ругаться с асессором и прямо сказал, что если тот составит протокол, то схватит оплеуху, и уже поднял руку…

Что обычно делает в таких случаях асессор, когда при нём восемнадцать десятских? Берут такого парня, связывают, арестовывают и отсылают в Бриск Но асессор этого не сделал. Очевидно он вспомнил об исправнике с Арон-Лейзером. Они сильнее. Он ушёл и написал исправнику письмо обо всей истории.

Вместо ответа исправник написал асессору нравоучительное письмо: надо не иметь никакого соображения, чтобы воевать с таким умным евреем. Поэтому он ему советует извиниться перед дедом и заключить с ним мир. А если не послушается, то пусть знает, что с сегодняшнего дня он, исправник, будет останавливаться в Каменце только у деда, а не у него, как обычно принято у всех исправников, что асессору будет очень неприятно.

Деду исправник написал, чтобы тот приготовил квартиру по случаю его приезда в Каменец. Дед тут же приготовил квартиру с отдельным входом у брата Мордхе-Лейба. И когда дед сообщил, что всё уже готово, исправник приехал в карете, запряжённой четвёркой лошадей с колокольчиком и отправился прямо к дяде. Там останавливался и позже – то на один день, то на два, как получалось.

Униженному асессору пришлось к нему явиться, и исправник нарочно позвал к себе деда – пусть асессор увидит, как дед к нему приближён. Так прошло полтора года, пока асессор не смирился и не извинился перед дедом в присутствии исправника. И исправник стал как прежде останавливаться у асессора.

В то время дед установил, что не он один, а также и городские старейшины, должны вести городские дела. Он попросил исправника, чтобы тот передал печать и все книги другому сборщику, а он будет помогать, когда потребуется. Конечно, он постарается, чтобы всё велось, как надо. Дед уже не был сборщиком, он остался только советником сборщика и городских старейшин. И когда встречался трудный случай, к нему приходили старейшины, чтобы посоветоваться, и во всех отношениях воцарился мир и покой.

Когда приезжал исправник, то сборщик, перед тем, как к нему идти, шёл посоветоваться к деду или, если происходило что-то серьёзное, дед вместе со сборщиком шёл к исправнику и всё улаживал.

Дед вёл свои дела с помещиками, а половина доли реб Липе в будущем мире всё увеличивалась. Деду это придавало ещё больше энергии работать, он стал спокойнее, будущий мир поддерживал его в жизни. Но радость его продолжалась недолго: в конце четвёртого года его зять реб Липе прислал письмо с отказом от партнёрства. Заключённый на пять лет договор он разрывает, так как стал тем временем в городе судьёй взамен умершего судьи и будет теперь иметь доход и без их партнёрства, и больше не должен отдавать половину своей доли в будущем мире.

Письмо произвело на деда очень тяжёлое впечатление, почти полгода, до самого Йом-Киппура, этот умный еврей был в тяжёлой депрессии. В Йом-Киппур хорошо поплакал и опять успокоился. Но с сестрой он поссорился на всю жизнь, Считая, что во всём виновата она.

Мой первый меламед. – Вопросы, которые я задавал. – Второй меламед. – Мой дядя Исроэль. – Вундеркинд Исроэль. – Как вундеркинд Исроэль нас выпорол в поле. – У меламеда Мотэ. – Ад. – Зимний вечер. – Рассказы о чудесах. – Моя набожность. – Дибук. – Реб Липе Цукерман.

В два с половиной года мать отдала меня Якову-Беру, детскому меламеду. У неё не было времени ждать до лета, когда мне исполнится три года, и после Суккот она отдала меня в хедер. Я с детства имел желание учиться и не отходил от Якова-Бера ни на шаг, не хотел даже уходить домой. Я сидел рядом с ним на печке, было тепло, приятно. У него училось около сотни мальчиков, и богатые дети, когда им больше не хотелось учиться, сидели на большой печке и играли.

Мне так было хорошо на печке, что я не хотел оттуда слезать, только когда снимали всех детей и нельзя было оставаться одному, я шёл с помощником меламеда домой.

Но меламед Яков-Бер не был мною доволен. Я с детства имел недостаток – был спорщиком и любил задавать трудные вопросы. И Яков-Бер, бедняга, не знал, что ответить. Например, начав учить со мной алфавит, он меня учил: комец-алеф – о; комец-бет (с точкой внутри буквы) – бо, а комец-бет (без точки внутри буквы) – во. [95] В языке идиш, в отличие от иврита, существуют гласные звуки, которые могут менять своё звучание в зависимости от огласовок – подстрочных знаков, одним из которых является камац (на идиш говорят «комец»). Я у него спрашиваю: «Но если комец-бет (без точки внутри буквы) – во, зачем тогда нужно, чтобы было ещё и комец-вав-вав – тоже во?) [96] Сходное, но не совсем одинаковое звучание букв в этих двух случаях, что трудно уловимо для детского слуха. .«Станешь старше, - недовольно отвечает ребе, - тогда узнаешь».