Ехезкель Котик - Мои Воспоминания. Часть 1

К счастью, к раввину иногда приходили за решением религиозных проблем. Иные советовались с ним в отношении своих дел. Поэтому он решил, что заниматься мы будем по шесть часов в день. Остальное время я проводил в основном, у Мойше-Арона, готовясь к большому выступлению против хасидов.

Став женихом, я начал молится в хасидском штибле, распевая вместе с другими хасидами. Я это делал ради своего отца, он ведь считал, что я – хасид, и после свадьбы начну ездить к ребе. Естественно, что до свадьбы я ещё должен был часто обращаться за помощью к отцу; и после свадьбы, он считал, я буду это ради него делать и ездить к ребе, и он уже будет за меня спокоен. Я даже твёрдо решил не вступать сейчас с ним ни в какие споры. Во-первых, это делать не подобало, во-вторых, я его уважал. Всё это я отложил на после свадьбы. Тогда у меня состоится с ним спор. И считал, что будучи разумным и учёным человеком, он меня поймёт. И мне не придётся с ним долго сражаться. И всё же я боялся спора, на котором наверное будут такие учёные хасиды, как реб Ореле и сын дяди, и сильно к нему готовился.

Два года я так готовился два года к спору и читал Талмуд и другие важные книги, направленные против хасидизма.

Манифест об освобождении крестьян. – Порка крестьян. – Впечатление, которое произвёл манифест на помещиков. – Тяжёлое время для евреев. – Мой дед и помещики. – Польское восстание. – «Захват России». – Польские бунтовщики. – Отношение польских революционеров к евреям. – Огинский. – Подавление восстания. – Месть крестьян.

В 5621, то есть 1861 году, вышел знаменитый манифест об освобождении крестьян. Пришлось это на субботу, и в субботу же приехал в Каменец исправник. В воскресенье, в двенадцать часов, когда на рынке полно крестьян, пришли исправник с асессором и с волостным старшиной, который, держа в руках медную тарелку и молоток, бил молотком по тарелке. Собрались все крестьяне, и исправник прочёл манифест.

По прочтении крестьяне разъехались по домам. Работать они уже не хотели, хотя, согласно манифесту, обязаны были закончить летнюю работу. Ждать до после лета они не хотели. Помещик, опять же, больше не мог их пороть, и крестьяне взбунтовались.

Помещики дали знать исправнику, и тот прибыл с ротой солдат в Каменец. Разослал солдат с десятским по деревням, чтобы привезти крестьян, и целую телегу в лес – за розгами для порки.

Исправник спросил крестьян, желают ли они летом работать. Они ответили, что нет. Их стали пороть - по трое крестьян за раз посреди рынка - крики слышны были за версту, и пороли до тех пор, пока они не сказали: да, будем работать.

У помещиков начался настоящий траур. Не шутка – в один момент лишиться всех своих крепостных, которые на них надрывались, как лошади, как ишаки, доставляя помещику так много труда, крови и пота!

То, что было плохо для помещика, частью было не очень хорошо и для тогдашних евреев. Почти все они жили с помещика, и всё это отозвалось и на них. Но помещик – помещиком, «что-то» у них осталось и после катастрофы, а для евреев это было по-настоящему тяжёлое время.

Перед ними встал большой, жизненно-важный вопрос: что делать? Куда приткнуться, куда деваться? И вопрос этот встал не только для бедных классов, но и для самых обеспеченных, кто так широко жил, не зная никаких бед. И может, как раз для богатых этот новый вопрос встал во весь рост.

Настала нужда; много еврейских семей осталось без хлеба. Те, у кого ещё были деньги, проедали последний сбережённый рубль, а те, у кого никаких денег не было, остались без хлеба. Тогда казалось, что источник дохода евреев, кормивший их сотни лет, совсем высох, а новых шансов для заработка нет и, возможно, не будет, казалось, что ты совсем пропал.

Но помещикам казалось то же самое и некоторые из них не стыдились плакать настоящими слезами.

Заработок остался только у шинкарей, прежде также живших с крестьян, которые приезжали на рынок по воскресеньям, привозя товар на продажу и для пропития. Сейчас их заработки даже увеличились: крестьяне себе позволяли больше пить водки. Помещиков они больше не боялись – не опасались, что к понедельнику не протрезвеют и получат розги. Но не весь еврейский народ был шинкарями; и всё же крестьяне были поддержкой не только для одних шинкарей.

При наступлении первой свободной зимы крестьянам нечего было делать, и они стали учиться разным ремёслам - бондарному и гончарному делу и т.п., а крестьянки пряли и ткали полотенца, скатерти, полотно на юбки и стали зарабатывать деньги. И по воскресеньям, приходя на рынок, понемногу приучались покупать предметы роскоши, такие, как ленты, бусы, платки и стали чаще носить ботинки вместо лаптей.

И постепенно в Каменце построили ещё тридцать магазинов, а у кого был дом, тот открыл шинок и стал жить в тесноте. Понятно, что те евреи, чей заработок был только от помещиков, совсем лишились доходов.

Примерно через год, в 5622, ездила по стране правительственная комиссия и распределяла среди крестьян землю, назначая каждому крестьянину определённый налог, который он должен выплатить казне в течение сорока лет [160] В действительности, срок выплаты был 46 лет. .

То небольшое число евреев, которые, как я уже сказал, жили хорошо и играли роль богачей, - разорились. Перестали широко жить, а торговцы, державшие предметы роскоши для помещиков, остались со своим товаром, хоть выбрасывай его на улицу.

Дед ездил к помещикам, чтобы их «утешить». Бедняги свалились с небес на землю. Особенно этого не могли вынести помещицы. Шутка ли – лишиться такой власти! И они плакали горькими слезами.

По сути, помещики больше страдали от того, что те самые крестьяне, прежде ползавшие перед ними по земле – а помещик позволял себе пороть целыми семьями: отца с матерью, сыновьями и с невестками, с дочерьми и зятьями, в один раз, в одном доме, и чтобы они, выпоротые, всталивали и целовали бы помещику ноги и благодарили – сейчас эти крестьяне разгуливают свободными и, – и нельзя их тронуть пальцем, хлестнуть хоть разочек!

И если крестьянин захочет, он может сейчас даже не снять перед помещиком шапки. И просить его должен помещик, чтобы он обработал его поля за деньги. И сколько крестьянин велит ему дать, столько ему заплатить и придётся.

А дед их успокаивал и говорил, что хоть это и «страшно», но только вначале, пока не привыкнешь.

«У вас ещё довольно владений, довольно земли, - успокаивал он их, - и можно вполне нанять крестьян за деньги. Ужасно это только поначалу. Поверьте, они останутся такими же рабами, как были. Их хозяином теперь будет копейка, и за вами они поползут на четвереньках.

«Более того, я считаю - продолжал он их утешать, - что для вас освобождение крестьян даже благо. Вы начнёте солидно жить, будете управлять своим имением, наблюдать за рабочими. Следить, чтобы вас не обворовывали. Не будете играть в карты, попусту тратить деньги, устраивать пустые, ненужные балы, и ваша жизнь станет только лучше».