Алексей Шерстобитов - Эксперты

Сегодня Симурин не мог поверить своему счастью. Он давно добивался восстановления отношений, что было совершенно не приемлемо для нее, пока в этом не появилась необходимость.

О причине вряд ли догадается человек даже с изощренным аналитическим умом, тем более, куда уж нам…

Танец перешел во вторую фазу, «дикая кошка» почти избавившись от одежды сама, принялась за совершенно растаявшего разумом и воспалившегося желанием зрителя. Она настолько увлеклась, что буквально сама себя обласкала, еле сдерживаясь, чтобы не закончить самостоятельно, прижималась, давая понять, что осталось недолго.

На самом деле одно прикасание к нему вывело ее из перевозбуждения и чуть было не заставило извергнуть недавний легкий ужин из своего организма — настолько противен был ей этот человек!

Мужчина не сопротивлялся, отдаваясь ей полностью. Одежда слетала с него как скинутая с полки шкафа стопка книг. Её возместили с лихвой откуда-то взявшиеся «игрушки», в виде плетки, наручников и фуражки для него, любителя подобных развлечение, совершенно поработив своим появлением перед «госпожой».

Несколько средних по силе, таких, как ему нравилось, ударов плетки заставили кровь бурлить, и, слившись с прежней перевозбудимостью, ввели в состояние восторга и почти оргазма. Третий удар заставил встать, остальные погнали в сторону смирительной кушетки, применяемой в психиатрической практике не только для усмирения буйных больных, но и для электросудорожной терапии, мысль о которой еще больше возбудила его.

Валера лег, поддавшись игривым грубым ласкам хлыста. По очереди ремни застегивались на запястьях, лодыжках, поясе, грудной клетке. Последний ремень затянулся на шее, что особенно его возбуждало. Ему нравилось удушье, быстро доводящее его до оргазма. Сейчас он жалел, что этот стол не был опробован еще в дни их давнего романа, о чем он вспоминал с содроганием сердца, сопровождавшегося мурашками и пробегающим по гениталиям холодком.

Как только кляп оказался во рту, девушка остановилась, превратившись в устрашающего вида ангела тьмы. Никогда он не видел такого блеска в глазах человека, никогда не испытывал такого моментально обрушившегося на него ужаса, перед кем бы то ни было, хотя ничего еще не происходило…

Выключив музыку, переключив свет на яркий, Сосненко, не переодеваясь, оставшись почти в неглиже, зная, что это лишь усилит мучения, вынула заранее приготовленные шприцы и, напевая себе под нос песенку про «сучку и стерву», приблизилась к своей жертве:

— Ну что, мразь… да, да, да… знаю, что ты хочешь сказать… Мол, искать будут… мол, знают, что ты со мной ушел, что ты напел, кому-то будто трахнешь меня… Знаю, знаю… Ты что, правда думал, что между нами после того случая что-то возможно? Ты еще тупее, чем я предполагала! Хочешь узнать, почему я тогда … Тооогдааа! Тогда ты был для меня интересен своей брутальностью, о тебе говорили как о боевом офицере, прошедшем и огонь, ииии… и все остальное…

Она сделала первый укол.

— Ты казался благородным, умным, настоящим… Я же совсем молодая, просто была очарована твоей взрослостью, зрелостью, тестостероновой насыщенностью… Да! Мне было интересно с тобой, нооо… не долго. После я терпела тебя и твои идиотские выходки, поскольку не привыкла изменять своему выбору… То, что ты хотел со мною сделать, перечеркнуло последнее, нас связывающее… Что ты мычишь? Прощение попросить хочешь? У тебя было время, да и забыла я тогдашнюю историю… Когда меня обижают, я прощаю, так что забудь… Но ты, ублюдок, обидел моего любимого человека, ты нас разлучил! Молчи, сууука… и нет тебе здесь прощения. Хотя, у тебя есть выход… я могу тебя простить, если ты поможешь… Хм… Что согласен? Неужели? Вот только согласия твоего не требуется, хотя бы потому… если ты узнаешь, как и чем… то тебе это не понравится… Ты будешь умирать не просто больно, а подходить к смерти с ужасом, тыыы… тварь! Ты станешь частью того, что спасет его и не позволит разлучить нас… — Накинув халат, Марина Никитична толкнула стол на колесиках в сторону двери, вывезла в коридор и направилась к «секционной комнате», то есть в подвал, этажом ниже…

Мы вернемся еще к экзекуции, которую разгневанный военврач будет проводить не только, как «ангел мести», как спаситель, придерживающийся своего плана, но и как ученый, дерзкий, хладнокровный, не отступающий от задуманного, записывающий все подробности на диктофон, который потом передаст своему учителю для изучения — это будет действо полезное еще и для науки…

Пока обратимся в фешенебельную баню, принадлежащую консорциуму, где главой был незабвенный Влад «Дисней». Фамилия нам его ничего не скажет, поскольку с девяностых авторитетных бизнесменов остались сотни, судьбы многих похожи как две капли воды, но такими отъявленными негодяями могут быть только единицы из них.

Этот человек, признающий только власть денег, не имел ничего общего ни с честью, ни с совестью, ни вообще с какими-либо правилами, которые своим существованием делают и жизнь, и отношения между людьми более-менее сносными по сравнению с тем, когда они отсутствуют.

Не станем углубляться в подробности характеристик этого человека, на сегодняшний день сосредоточившего в своих руках огромные финансовые потоки города, завязавшего на себе многие договорные отношения с сильными мира сего, имеющего на многих не нравящуюся им информацию, за счет которой добивался нужного всегда, даже когда они этого не хотели. Самое же для нас главное — именно он инициировал преследование возлюбленного Марины, теперь добиваясь его смерти во чтобы то ни стало.

Тело «Диснея», сплошь покрытое татуировками, изображающими диснеевских героев, причем за занятиями им совсем не присущими, от секса до всяческих исторических моментов, скажем награждения их наградами самим генеральным секретарем Л. Брежневым или момента вручения императорской короны Наполеону, где все окружающие персонажи были не историческими лицами с соответствующей картины, а любимыми детьми персонажами, знакомые нам всем по мультфильмам.

Его необъятное жирное тело, обмотанное белой простыней, венчалось безобразной, не имеющей волосяного покрова головой с заплывшими глазами, огромными щеками, мясистыми губами и десятью, если не больше подбородками. В нем не было ничего, что не хотелось бы поменять. Его «близкие» сотоварищи, которые таковыми только считались, потому что рано или поздно пропадали без вести навсегда, походили на него внешне и не были никогда умнее или прозорливее. Последних он опасался, держал на отдалении, пользуясь их услугами через посредников, благодаря чему никогда ничем не рисковал.