Николаус Риль - 10 лет в золотой клетке

Другой случай, о котором я хотел бы рассказать, произошел опять с Завенягиным, которого я далее хотел бы охарактеризовать как человека. Авраамий Павлович Завенягин после 1945 года стал министром атомной промышленности и вместе с физиком Курчатовым руководил всем проектом по атомной энергии. До этого он уже имел большие заслуги за строительство в рамках НКВД огромного никелевого комбината на полуострове Таймыр. По образованию оп был металлургом. Несмотря на свое еврейское имя, он был не еврейского происхождения. Завенягин был представителем народа, жившего в Центральной России и на Волге, и имевшего происхождение, очевидно, от волжских татар, которые там имели «булгарское государство» с исламской кул ьтурой. Эти люди, внешне очень симпатичные, смуглые, имеют во внешности что-то монгольское и только изредка похожи на современных болгар. Люди этого типа представляют собой очень значительный, активный элемент в населении России. Татарское происхождение имели и многие влиятельные дворяне и другие важные личности, среди которых были представители и из области точных естественных наук. Определение «татарин» или; «турко-монгол» никоим образом не является определенным этнографическим понятием. Русские называют большинство своих врагов на востоке или юго-востоке татарами. Сюда относятся также и крымские татары, носители высокой культуры ислама в Крыму в течение многих веков. Также и позднее, после русификации, из них вышли многие выдающиеся личности. Здесь нужно сказать, что И. В. Курчатов также был крымского происхождения и имел ярко выраженный «татарский» вид. Завенягин был энергичным и умным человеком, его манера говорить отличалась необычной краткостью и четкостью. Под его «суровой оболочкой» скрывался вежливый и деликатный человек. По отношению ко мне он был очень благосклонен. Однако свое глубокое уважение к немецкой науке и технике он компенсировал случайными шпильками, которые отпускал в беседе со мной, когда хотел сказать что-то плохое о немецкой технике. Как ни странно, я каждый раз быстро попадался на провокацию и кисло реагировал. Это объясняется хорошо известной человеческой склонностью одни и те же веши ругать дома и героически их защищать за границей. Я должен сказать, что меня по отношению к Завенягину мучила совесть, когда я в 1955 году вернулся с востока. Я едва ли полагал, что он может правильно оценить огромное значение личной свободы (и вместе с тем мои побуждения). Дополнительно я хотел бы еще указать на сходство Завенягина с М. С. Горбачевым, как внешнее, так и по характеру.

Странной особенностью Завенягина, о которой мы будем говорить, была его привычка пользоваться вульгарными словами. Русский язык в этом отношении особенно богат. Я где-то прочитал, что этот способ выражения появился в ужасные, трудные годы «татарского ига». У Завенягина и его коллег, особенно в армии и в промышленности, эта плохая привычка получила развитие под влиянием стресса в военные годы. Русские вульгарные слова и ругательства представляют собой такую пошлость, что западная брань может показаться высоким разговорным стилем.

Это случилось в первые дни января 1946 года. Мы были в кризисе. Ничего не ладилось, и не было надежды на улучшение в ближайшем будущем. Настроение былоскверное. Я был на площадке завода, когда директор завода, симпатичный генерал, разыскал меня и взволнованным голосом попросил меня немедленно прийти в управление. Он сказал, что пришел Завенягин, он злой и поэтому ожидается «мордобой». «Мордобой» - это нелитературное русское выражение, которым определяли в то время акцию ругани, и которое произошло от вульгарного русского слова «дать пощечину», или для лучшей передачи колорита — «дать в морду». (Я хотел бы здесь подчеркнуть, что я встретился с этим разговорным языком только на прежнем советском производстве, и никогда не встречал ничего подобного в научных кругах.) Мы с генералом поехали сначала в заводскую столовую, где сидел Завенягин примерное 20 руководителями строительства завода. Я должен был сесть рядом с Завендгиным и выпить натощак несколько глотков водки, чтобы приготовиться к драке. После еды все общество потянулось в кабинет директора завода и начался «мордобой». (Мне потом рассказывали, что у меня действие водки молниеносно прошло, и я стал серьезным.)

С западными понятиями трудно представить себе акцию разноса. Завенягин проводил эту акцию со всеми, кто принимал участие в строительстве уранового завода: с директором завода, главным инженером, генералом НКВД, который отвечал за строительные работы, руководителем труппы проектирования из Москвы, руководителем отдела по материальному обеспечению и другими, и было ясно, что очередь дойдет и до меня. Тон ругани был чудовищный. Завенягин ругал людей невзирая на пости возраст, обычным способом, используя простонародные ругательства русского языка. За самые безобидные из его выражений в западном демократическом государстве ему бы вынесли приговор за оскорбление. Людито краснели, то бледнели и никто не решался оправдываться. Мне было ясно, что я никоим образом не допущу подобного обращения. Я решил, что в таком случае я спокойно встану, медленно пойду к двери и громко хлопну дверью. Однако когда подошла моя очередь, Завенягин только сказал: «Ачто же касается Вас, доктор Риль, то я могу сказать, что Ваш авторитет у руководства упал». На это безобидное выражение я отреагировал также безобидным аргументом, что нет поддержки. И после короткой, совсем не драматичной перебранки он оставил меня в покое. Я не знал, пощадил ли он меня как иностранца, или увидел мою решимость реагировать на любую резкость или даже оскорбление.

Принимавший участие в разносе руководитель группы проектирования, человек в возрасте, по фамилии Феодорович, раньше был царским гвардейским офицером. Он часто давал мне хорошие советы. Так он мне посоветовал во время разноса садиться всегда за спиной ругающего или где-нибудь вне его видимости. Таким образом, можно было иногда и избежать ругани. В данном случае я не мог последовать его совету, так как мое постоянное место за столом было напротив Завенягина. Но Феодорович сел на диван устенки, за спиной Завенягина. К сожалению, в этот раз это ему не помогло, и он также получил свою порцию. Когда разборка подходила к концу, и напряжение спало, Феодорович улыбнулся мне. Завенягин, будучи очень внимательным наблюдателем, по выражению моих глаз определил, что Феодорович улыбается мне, повернулся к нему и закричал: «Вам не следует смеяться!», после чего Феодорович должен был проглотить и вторую порцию.

Подобный случай, когда разнос проходил в безобидной форме, но дело было еще опаснее, произошел значительно позднее, когда наше производг ство уже было хорошо налажено. Вдруг в металлическом уране появился бор с высокой концентрацией, враг № 1 при использовании в реакторе. В этот раз к нам приехал Ванников, бывший министр вооружения, чтобы надавить на нас. Это была моя последняя встреча с ним. Я предполагал, что у него были цели и задачи, о которых мы не знали. Никто из нас не знал, откуда появился бор. Тон, которым Ванников взял нас в клещи, был вежливым, но угрожающим. Так он спросил нашего заместителя главного инженера, не сидел ли он же в Лубянке, пресловутой тюрьме НКВД. Когда тот, побледнев, положительно ответил на вопрос, Ванников сказал: «Вы снова хотите туда попасть?» Наконец у меня появилась возможность объяснить, откуда появился бор, к напряжение спало. Я вспомнил, что наш оксид урана в «Ауэр-Гезельшафт» хранился на складе, где раньше также хранилась и борная кислота, которая была необходима для производства люминофора. Исполнительные офицеры НКВД соскребли грязь вместе с попавшим на пол оксидом урана. И возможно, что сейчас именно этот, предположительно, сильно загрязненный бором оксид урана попал в производство в качестве исходного материала, а при очистке «эфирным методом» бор был удален не полностью. Некоторое время спустя бор снова исчез, и строгих последствий не было.