Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Для нас чрезвычайно интересно было бы получить возможно большее разнообразие форм: один сорт, одну ботаническую форму дикой пшеницы мы получили недавно от Еврейской рабочей организации, нам же нужно во что бы то ни стало получить по возможности все разновидности, которыми представлена дикая пшеница в Сирии и Палестине.

По работе Ааронсона, которую я читал, на горе Ермон встречаются десятки разновидностей, отличающихся по окраске колоса. Им найдены белоколосые, красноколосые, черноколосые с разным строением чешуй. Для нас было бы чрезвычайно важно получить возможно полное представление об этой дикой пшенице. Я как раз занят в настоящее время вопросом о происхождении культурных растений, и Вы поймете, что для решения этого вопроса иметь дикую пшеницу более чем необходимо.

Ааронсон, хотя и нашел пшеницу, но сам, не будучи ботаником-селекционером, не описал ее как следует, и до сих пор этой пшеницы мы не знаем надлежащим образом. Мне бы самому очень хотелось попасть в эти места, но вряд ли это скоро осуществится, и потому пользуюсь случаем просить Вас, буде это окажется возможным, помочь нам» [343].

Тополянская с готовностью взялась выполнять поручение, но не справилась с ним. Сначала она приняла за дикую пшеницу другое растение, а когда осознала ошибку, сезон созревания пшениц уже прошел, семена осыпались, собрать удалось немного. Она извинялась, объясняла, что работает шесть дней в неделю и сбором растений может заниматься только по выходным.

И вот Вавилов сам набрел на заросли двузернянки!

Она уже созрела и осыпалась. Зерна и колосья надо было отыскивать среди камней, пришлось изрядно помучиться.

Ааронсон полагал, что этот дичок произведет революцию в селекции пшеницы, так как он растет на бедных почвах, неприхотлив, устойчив к засухе, обладает крупным зерном. Такого же мнения был доктор Кук.

Увы! Николай Иванович быстро убедился, что Кук и Ааронсон преувеличивали достоинства этого дичка. Он рос между камнями на влажной, богатой перегноем почве; камни прикрывали его от иссушающего солнца. Зерно у сирийского подвида было мелким, колоски небольшие; скрещивания культурных форм с двузернянкой, если бы и удались, вряд ли позволили бы получить более продуктивные формы (впоследствии опыты это подтвердили). Вавилов с иронией писал о «восточной фантазии» Ааронсона, о том, что «к гиперболическим описаниям Ааронсона и Кука надо было сделать серьезную поправку». Но «дикая пшеница была, конечно, интересна как одно из эволюционных звеньев» [344].

А вот культурная твердая пшеница – хоранка – представлялась очень перспективной для практики. Позднее она была введена в культуру в Азербайджане, занимала десятки тысяч гектаров, использовалась в качестве исходного материала для селекции.

23 сентября 1926 г., Е.И.Барулиной: «Я опечален, дорогая, но должен написать тебе – я поймал малярию. Будет очень неприятно, если это изменит мои планы. Первые приступы случились, когда я был вблизи провинции друзов (Ю. Сирия). <���…> Теперь я тороплюсь в Бейрут, пойти к врачу Это очень жаль, т. к. на счету каждый день, и я не могу себе позволить болеть».

Ив тот же день В.Е.Писареву: «Начнем борьбу и на этом фронте. Очень он некстати. Так как каждый день на учете. Сирия начала поддаваться. <���…> Собрал уже большой семенной материал. Как-то его отправлять?» [345]

27 сентября, Бейрут, Е.И.Барулиной: «Малярия оказалась Ипападанчи”. Три дня сплошной простой, а дальше недели починки. Солдат в армии после нее пускают на шесть недель в отпуск. Починка идет быстро, и через 2 дня думаю от нее избавиться. Вот хуже с визами. Полоса отказов. Спроси, пожалуйста, сколько посылок пришло из Африки».

28 сентября, Е.И.Барулиной: «Полдня писал письма в Египет. Целых 6 длиннейших посланий. Надежды, в сущности, нет. Но делал всё, что зависит от себя. Сегодня и вчера превратился в упаковщика 30 посылок. Лихорадка пока оставила».

29 сентября, В.Е.Писареву: «Л.С.Берг едет в Японию. Надо этот случай использовать <���…>. Надо дать ему рублей 300 во что бы то ни стало. И просить его получить для нас в сельскохозяйственных колледжах коллекции местных японских ячменей, пшениц, льна, овса голого, конопли, гречихи, ржи, бобовых, какие там есть, особенно же сои, привезти литературу с таблицами. Очень прошу Вас это сделать. На Льва Семеновича я очень надеюсь. Просите привезти сельскохозяйственные карты японские» [346].

30 сентября, Е. И. Бару липой: «Есть любопытные дикари, начиная с Tr. dicoccoides, но они пропастью отделены от культур. Я, пожалуй, даже не использую нескольких дней в Сирии, ибо для дикой флоры поздно, с культурной ясность».

3 октября, ей же: «По чечевице и Er. ervilia (керсанке) здесь материал большой и, по-видимому, интересный. И та и другая культура здесь большого значения, особенно Er. ervilia. Из всех бобовых на 1-м месте формы среднего размера. Малярия оставила».

4 октября, ей же: «Еду сегодня в Латтаки [Латакия], оттуда в Бейрут. Отправка посылок, выездные приятности обычного порядка. Попытаюсь последний раз получить итальянскую визу. Написал ½ дюжины писем в Египет. Надежд у меня по-прежнему нет, так как египетских ученых не знаю, да их, вероятно, и нет.

Вечер. Вернулся со сломанным автомобилем (1300 верст все-таки сделал). Завтра утром в горы на Ливан, взглянуть на вымирающий кедр ливанский, может быть, найти кое-что из дикарей и в Бейрут собираться восвояси. Сделал уже более 1500 верст на автомобиле по Сирии. Носятся “форды” тут как бешеные – 60–70 верст в час».

В тот же день П.П.Подъяпольскому : «Дорогому Петру Павловичу привет из пустынь сирийских, от кедров ливанских, от гор Гермонских. Видел воочию дикую пшеницу около гор. Но пекла творения в Сирии не нашел, надо искать. Направляюсь к Иерусалиму, а оттуда в сторону черных – Судан».

Путешествие по Сирии сильно отравляла неотступная слежка: шпики следовали по пятам, не заботясь о том, чтобы это маскировать. О слежке Вавилов еще долго вспоминал после того, как пересек сирийскую границу. Его особенно поразил отказ выдать обещанные карты горной местности и Дамаска. Карты, разумеется, не были секретными; какой ущерб их выдача российскому путешественнику могла нанести французским интересам, никто объяснить не мог. «Мелка душа француза» [347], – в сердцах написал Николай Иванович.

Тем большим контрастом стала для него встреча в Палестине, находившейся под британским мандатом.

8 октября, Е.И.Барулиной: «Ночь в Иерусалиме. Добрался благополучно. И даже на этот раз на границе не учинили обычного издевательства. Виза на 3 месяца (в Марокко [была] на 10 дней, в Сирию на 3 недели). После Сирии, где была форменная слежка, чувствую себя хотя и последнего разряда ситуайенном [348]».