Майкл Ондатже - Английский пациент [litres]

На аэродроме в Каире они погрузили оборудование в машины, ее муж остался проверить, хватит ли горючего в баках спортивного самолета, прежде чем трое мужчин отправятся в экспедицию следующим утром. Мэдокс уехал в какое-то посольство, чтобы послать телеграмму. А он собирался в город, чтобы, как всегда, напиться в последнюю ночь в оперном казино мадам Бадин, а затем раствориться в улицах за «Паша-отелем». Все вещи он соберет сейчас, до наступления вечера, чтобы завтра утром не суетиться, а сразу взять мешок – и в грузовик.

Он вез ее в город. Воздух был влажным, а движение медленным, потому что в это время на дороге много машин.

– Как жарко. Хочется пива. А вам?

– Нет, у меня еще масса дел, которые займут часа два. Уж извините, что не смогу составить компанию.

– Ничего, – сказала она. – Ни в коем случае не хотела бы нарушать ваши планы.

– Выпьем, когда вернусь.

– Через три недели?

– Да, возможно.

– Как бы мне хотелось поехать с вами.

Он ничего не ответил. Переехали через мост Булак, и движение стало еще хуже. Слишком много повозок и пешеходов, которые завладели улицей. Он срезал путь на юг и поехал вдоль Нила к отелю «Семирамис», где она жила как раз выше казарм.

– На этот раз вы наверняка найдете Зерзуру.

– Да, надеюсь.

Он снова замкнулся в себе. Пока ехали, не удостоил женщину ни единым взглядом, даже когда застряли в дорожной пробке.

Когда они подъехали к цели, он стал обходителен и вежлив. Таким он нравился ей еще меньше: они делали вид, что соблюдают приличия, но чувствовали себя неловко, как собачка, на которую надели одежду. Оба знали, чего им сейчас хочется. Она разозлилась – да пошел он к черту! Если бы ее законный супруг не был вынужден работать с этим типом, она бы предпочла никогда больше не видеть его.

Он достал ее багаж с заднего сиденья машины и уже собрался перенести сумку в холл.

– Не надо, сама могу отнести.

Он заметил, что ее рубашка взмокла на спине.

Швейцар предложил свою помощь, но он сказал: «Нет, не надо, леди предпочитает нести сама», – и она еще сильнее разозлилась. Швейцар ушел, оставив их одних. Кэтрин повернулась, он протянул сумку, она неловко прижала к себе тяжелую ношу обеими руками.

– До свидания. И удачи вам.

– Спасибо. Не волнуйтесь, я присмотрю за всеми. Они будут в надежных руках.

Она кивнула. Женщина находилась в тени, он же, словно забыв о жаре, стоял под палящими лучами солнца.

Потом он подошел ближе, и на какую-то секунду показалось, что он собирается обнять ее. Протянул правую руку и прикоснулся к ее шее так, что она кожей ощутила длину его предплечья, усеянного мелким бисером пота.

– До свидания.

Он вернулся к грузовику. Она продолжала чувствовать на шее влажность его руки, словно капельки крови от пореза лезвием.

Она обхватывает руками подушку, помещает себе на колени и прикрывается ею, словно щитом.

– Если ты захочешь заниматься со мной любовью, я не смогу лгать. Если я захочу заниматься с тобой любовью, опять же не смогу лгать.

Она придвигает подушку к сердцу, будто хочет закрыть его.

– Что ты больше всего ненавидишь?

– Ложь. А ты?

– Собственничество, – говорит он. – Когда ты уйдешь, забудь меня.

Она отбрасывает подушку и бьет его кулаком по лицу. Удар приходится по скуле, как раз под глазом. Затем одевается и уходит.

Каждый день, вернувшись домой, он смотрит на себя в зеркало. Волнует не столько синяк, сколько собственное лицо, словно он видит его впервые. Длинные брови, которых раньше не замечал, пробивающаяся седина в соломенных волосах. Он давно уже не рассматривал себя в зеркале. Да, действительно, длинные брови.

Он не может жить без нее.

Когда он не в пустыне с Мэдоксом и не в арабских библиотеках с Берманном, они встречаются в парке Гроппи возле залитых водой сливовых деревьев. Здесь она чувствует себя счастливой. Она – дитя зеленых лесов и папоротников, ей явно не хватает воды. А для него это обилие зелени напоминает карнавал.

Из парка Гроппи дугообразным маршрутом они направляются в старый город, Южный Каир, на рынки, куда ходят не многие европейцы. В его комнате все стены увешаны картами. Несмотря на попытки как-то обставить жилище, оно все равно напоминает походный лагерь.

Они лежат в объятиях друг друга, ветерок от вентилятора обдувает тела. Все утро он работал с Берманном в археологическом музее, стараясь соединить арабские тексты и описания европейцев, чтобы найти отголоски, совпадения, изменения названий – от Геродота до «Китаб аль Кануш», где оазис назвали Зерзурой по имени женщины из каравана, купающейся в пустыне. И там было такое же мелькание слабых теней от вентилятора. А здесь они обмениваются воспоминаниями из детства, говорят о шраме, об искусстве поцелуя.

– Я не знаю, что делать. Не знаю! Как я могу любить тебя? Это сведет его с ума.

Она постоянно бьет его.

То идет с тарелкой в руках и вдруг запускает в него, поранив голову; по соломенным волосам льется струйка крови. То вилкой протыкает плечо, оставляя следы, которые врач принимает за укус лисы. Синяк под глазом меняет цвет – от ярко-фиолетового до темно-коричневого.

Прежде чем обнять ее, он смотрит, чтобы рядом не было колющих и режущих предметов. На людях приходится выкручиваться и объяснять, откуда взялся очередной синяк на лице, или почему забинтована голова, или что за рубец на руке. И он старается изо всех сил, говорит, что такси резко затормозило, и он ударился о стекло, или по руке случайно пришелся удар кнута, или придумывает что-нибудь еще. Мэдокс был не на шутку обеспокоен столь внезапно захлестнувшей его полосой невезения. Она же просто усмехалась его неумелым отговоркам. «Может, это от возраста, а может, ему нужны очки», – говорил ее муж, слегка подталкивая Мэдокса локтем. «А может, у него появилась женщина, – ехидничала она. – Посмотрите, разве это не похоже на укус или царапину от ногтей?»

«Это скорпион, – говорил он. – Андроктонус аустралис».

Открытка, на которой аккуратным почерком написано:

«Я не могу прожить и дня, коль не увижу вновь тебя.

Все для меня теряет смысл, коль не увижу вновь тебя.

И это не просто слова.

Это то, что я чувствую всегда».

Ни даты, ни подписи.

Иногда, когда им удается провести вместе целую ночь, они просыпаются от голосов на трех городских минаретах, которые начинают призывать правоверных мусульман к молитве на заре. Он провожает ее домой. По пути из Южного Каира до отеля, где она живет, проходят через рынок, где продают индиго. Мелодичные возгласы муэдзинов [64] Муэдзин – служитель при мечети, возвещающий о том, что время молитвы наступило. стрелами врезаются в воздух, сменяя друг друга; один минарет отвечает другому, как бы обмениваясь репликами в разговорах о двух грешниках, которые холодным утром идут по улицам святого города, напоенным запахами древесного угля и гашиша. Грешники в святом городе.