Катерина Гордеева - Человек раздетый [Девятнадцать интервью [litres]]

– Тут не это важно. Он, во-первых, режиссер, а во-вторых, он прекрасно знает Бунина, он был помешан на Бунине. Собственно, любовь к Бунину и знание истории последней любви Бунина у меня от отца, мы с ним много про это говорили.

Был, кстати, смешной момент. В сценарии есть такой монолог, где Бунин говорит о том, почему он не любит всяких революционеров. Про противоположность народовольческого или, как он говорит, скопческого, сознания любви к жизни и пониманию прекрасности мира.

И отец, когда прочел, мне сказал: «Послушай, а это ты откуда взяла? Это же не из “Жизни Арсеньева”». Я говорю: «Папа, он придуман от начала и до конца». И отец мне вначале не поверил. А там действительно, монолог, наполненный бунинскими мотивами, вплоть до мотивов его стихов, но он придуман мною. Это был предмет моей страшной гордости. После этого отец, надо сказать, согласился с тем, что я нашла какую-то свою дорогу в этой профессии.

– Вы стали коллегами?

– Не уверена, что так можно сказать, но с тех пор я ему показывала все свои сценарии. Но и с этим у нас была драматичнейшая история: я ему показала сценарий «Связи», который тогда назывался «Времена года». И этот сценарий ему категорически не понравился. Он мне сказал: «Это что вообще такое? Что это за люди? Почему они это делают, почему так поступают? Почему ты рассказываешь историю богатых?» Я говорю: «Какие богатые, пап, ты о чем? Она рекламный агент. Какая она богатая?» – «У них вообще нет духовных интересов». Я говорю: «У них духовные интересы – танго и Борис Борисович Гребенщиков». «Это не может быть духовным интересом», – ответил отец. И, в общем, он меня разгромил…

– Это довольно ожидаемо, ведь он снял фильм «Осень».

– Конечно. И там читают Пастернака. Так вот, я говорю: «Ты понимаешь, что у нас на месте Пастернака – Борис Борисович Гребенщиков?» Но это не помогло, и он меня разгромил в хлам. А когда выяснилось, что я этот сценарий буду еще и снимать, он совсем расстроился и сказал: «Ты с ума сошла? Режиссер – это не женская профессия».

– Но вы не послушали.

– Нет. Я уже сняла картину, у меня начался монтаж, который проходил очень драматично, потому что продюсером картины был Учитель, и мы с ним были категорически не согласны в том, как надо эту картину монтировать. И у нас шел какой-то сплошной, непрекращающийся скандал вплоть до того, что в какой-то момент я уже была практически уверена, что мне нельзя этим заниматься, что я абсолютно оглушительно бездарна и так далее. И тогда я попросила отца приехать и посмотреть материал. Я сказала: «Пожалуйста, посмотри и скажи, что ты думаешь, потому что мне кажется, что это – катастрофа». Алексей Ефимович очень напрягся и сказал: «Если он приедет, тогда я тоже приеду». Словом, они вместе приехали и вместе сели смотреть. Отец сидел чуть впереди, а я – за ним. И вдруг в какой-то момент отец обернулся ко мне и показал большой палец. А когда картина закончилась он сказал: «Дочка, я был неправ». А поскольку он это сказал – то есть поддержал меня, а не Учителя, – Лёша очень рассердился, и мы с отцом вдвоем пошли выпивать. И я ему рассказала про некоторые эпизоды, которые Лёша выкинул и которых мне очень жаль. И тогда отец тайно от меня (я об этом не знала – я узнала об этом спустя много месяцев) позвонил Учителю и сказал: «Лёш, чего вы делаете? Вы не даете ей сделать картину». Они страшно разругались с моим отцом. Благодаря этому там две, по-моему, сцены мне удалось вернуть. А следующая картина была «Отцы и дети», где отец у меня сам снимался. С тех пор мы уже, в общем, разговариваем как коллеги, как товарищи.

– Но вот в самом деле, насколько режиссер – режиссерка? – это мужская профессия? И могут ли быть профессии действительно женскими и действительно мужскими?

– Черт его знает. Какие-то, конечно, профессии есть чисто мужские. Я, например, думаю, что политик – мужская профессия. Вот настоящая, крупного уровня. Потому что настоящему политику приходится принимать решения такой степени ужасности, что женщине, скорее всего, будет просто невозможно настолько отключить в себе эмпатию и эти решения принять. А они бывают необходимы. Понимаете? Это с одной стороны.

С другой стороны, может ли женщина быть режиссером? Может. Но я со временем поняла, что имел в виду отец. Режиссер – это чрезвычайно тяжелая физически профессия. Вот просто физически. Это чудовищные энергозатраты, очень длинный рабочий день, огромные психологические нагрузки и отнюдь не пятидневная рабочая неделя. Начнем с того, что в съемочном процессе никакой КЗОТ не действует, и минимальный рабочий день – это 13 часов. Смена может длиться и 18 часов, и 22 часа. Это просто физически очень тяжело.

И кроме того, кино так устроено, что там работает полная вертикальная иерархия. Как только на площадке начинается демократия, никакого кино не получается. Один человек на площадке – режиссер. И он отвечает абсолютно за всё и должен принимать сто двадцать самых разных решений в секунду, а кроме этого постоянно питать своей энергией группу.

– Что это значит?

– Это значит одновременно думать о том, что у актрисы Василисы Петровой сегодня плохое настроение, и видеть, что администратор по площадке Васенька плохо поговорил с гримершей Ирочкой, и теперь Ирочка рыдает. А если Ирочка будет в плохом настроении и как-то не так своей кисточкой ткнет в лицо актрисе Василисе Петровой, то смену вообще можно отменять. Это всё обязан держать в голове режиссер, не говоря уже о такой мелочи, как творческий замысел. Поэтому физически это очень тяжелая профессия. Но что делать, если тебя прет от нее?

– Вы мечтали стать именно режиссером?

– Так получилось само собой из-за судьбы сценария «Связь». Но я очень хотела работать с артистами, мне очень нравилось работать с артистами. И когда еще Лёша Учитель начинал снимать фильм «Прогулка», я очень много сидела на пробах, а потом с артистами разбирала сценарий, репетировала. Когда я начала снимать сама как режиссер, я не понимала в кино как в изобразительном искусстве примерно ничего: ни принципов построения мизансцены, ни света, ни как строится изображение. Линейку объективов я до сих пор не могу выучить, я каждый раз ее выучиваю к концу картины и забываю к следующей. Но вот как с артистами разбирать роль и как ее потом собирать, это как-то вот я интуитивно и стихийно почему-то понимала с самого начала. Мне кажется, что, может быть, я не лучший режиссер, но артисты у меня всегда играют очень хорошо. И даже бывает, что они играют неожиданно.

В «Газгольдере» проверяют звук для вечернего концерта Басты. Концерт будет в пользу фонда «Выход». На диване за происходящим изумленно наблюдает синий медвежонок – символ фонда. Его зовут Петруша. В честь героя «Капитанской дочки». Об этом нигде, кажется, не написано, но я уверена, что Петрушей называть синего медвежонка придумала именно Смирнова. Ну а кто еще? Мы выходим на улицу покурить. И кажется, именно в этот момент переходим на «ты». Отважившись, спрашиваю: