Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

Сегодня к этому докладу могу добавить: мы несли потери при бомбежках еще и из-за неорганизованности. И касалось это в первую очередь бойцов из новых пополнений, то есть еще не обстрелянных, не прошедших фронтовой школы. Вместо того чтобы воспользоваться щелями, укрыться в окопах, они при налетах разбегались, сами по самолетам не стреляли. Надежды этих воинов возлагались на средства противовоздушной обороны, но их было мало. А фашистские летчики, пользуясь безнаказанностью, сначала сбрасывали бомбы, а затем снижались до минимальной высоты и вели огонь из бортового оружия.

Все это обязывало нас усилить борьбу с самолетобоязнью. Политработники снова пошли по подразделениям, по окопам, провели с бойцами обстоятельные беседы о роли маскировки, организованности при налетах вражеской авиации. Само собою, многое сделали командиры. Они, в частности, стали строже следить за тем, чтобы их подчиненные глубже зарывались в землю, без нужды из окопов не выходили. И уже 15 июля, докладывая управлению политпропаганды фронта, что утром противник подверг сильной бомбежке и пулеметному обстрелу леса и дороги, прилегающие к Смоленску, я с удовольствием констатировал: потерь в войсках нет.

Однако мало было укрыться от авиационных налетов. Да это, кстати, и не всегда представлялось возможным. Требовалось самим проявлять активность, наносить удары по воздушным пиратам теми средствами, которыми располагали войска. На это мы и нацеливали личный состав. И вот 16 июля сержант Телешов, командир отделения 640-го стрелкового полка, сбил из станкового пулемета фашистский бомбардировщик. А разве нельзя было достичь того же, если вести групповой и залповый огонь из другого стрелкового оружия? Наверняка можно.

Короче, взялись за это дело по-настоящему. Нашлись энтузиасты, в основном, конечно, из командного состава, но были и политработники, один из них — батальонный комиссар Панченко.

— Иван Иванович, — спросил я его, — а получится, не оскандалишься?

И услышал ответ, который в общем-то предвидел заранее:

— Если честно, Константин Леонтьевич, немножко волнуюсь. Но надо же, чтобы бойцы чаще видели: комиссары умеют не только призывать, а и дело делать.

Панченко немедля отправился в 480-й стрелковый полк и помог организовать там обучение личного состава залповому огню по воздушным целям.

Очередного налета врага ждать здесь долго не пришлось. Но лишь только крестатый самолет снизился для бомбометания, прозвучала команда и бойцы открыли дружный огонь. Фашистский стервятник задымил, потянул к немце и упал на опушке леса. К небу взметнулся огромный столб пламени, самолет подорвался на своих же бомбах, не успев обрушить их на паши боевые порядки.

Залповый огонь стал прививаться и в других частях. Теперь красноармейцы не только хорошо маскировались и умело укрывались от бомбовых ударов противника, но и встречали фашистские самолеты слаженным, метким огнем из всех видов оружия.

Немалую работу пришлось нам провести и в связи с танкобоязнью. Правда, воины полков и дивизий 16-й армии не были поражены ею в той степени, какая наблюдалась, по свидетельству Лестева, во время встречи с ним в управлении политпропаганды Западного фронта, в некоторых других частях и соединениях. Передо мной — наши донесения фронту.

13 июля:

«Мужество и стойкость проявляют бойцы и командиры 57-й танковой дивизии. Обороняясь в районе села Мартыхино, танкисты 115-го танкового полка уничтожили 6 танков противника, захватили один сродный танк вместе с офицером» [9] ЦАМО, ф. 208, оп. 2526, д. 29, л. 229–230. .

14 июля:

«Артиллеристы 57-го гаубичного артполка, поддерживая наступление пехоты, нанесли противнику большой урон. Лейтенант Митрохин огнем своих орудии уничтожил 4 танка противника» [10] ЦАМО, ф. 208, оп. 2526, д. 29, л. 300–301. .

Но все же случалось и так, что при подходе вражеских стальных громад к нашим позициям у некоторых бойцов не выдерживали нервы. Нужно было помочь красноармейцам преодолеть эту робость, научить их поражать танки противника.

По приказу генерала Лукина в тылу армии оборудовали полигон, или, как мы говорили, учебный городок. Конечно, был он весьма примитивен, сделан на скорую руку, ибо войска постоянно передвигались — до капитального ли тут строительства! Однако мы были довольны и таким город-ком. Сначала здесь воины, отличившиеся в метании гранат и бутылок с горючей смесью по вражеским машинам в бою, показывали свое умение необстрелянным товарищам на макетах и подбитых танках противника. Затем отрыли окопы полного профиля и решили обкатать в них людей танками.

На полигон прислал командарм. Подошел к строю подразделения:

— Кто смелый — в окон под танк!

Людей охватило замешательство. Кто-то сказал:

— Лучше прикажите, товарищ генерал!

— Приказать? — с ноткой укора переспросил Лукин. — Ну и ну! Если б я считал это необходимым, то так бы и сделал. Но в данном случае рассчитывал на добровольцев. Приказывать не буду.

Командующий спрыгнул в окоп, за ним следом три или четыре пехотинца, но генерал выпроводил их:

— В строй, смотреть! — В повернулся к командиру танка: — Вперед, на меня!

Тот опешил, а Лукин рассердился:

— Разве вы не слышали? Вперед, на меня!

Танк, взревя мотором и лязгая гусеницами, устремился на окоп, где укрылся командарм. Право, при виде этой картины у меня заныло сердце. Но вот машина перевалила через окоп. В нем тотчас поднялся генерал и метнул бутылку. Она ударилась о броню, брызнули осколки стекла. Командир танка приказал механику-водителю остановить машину и наполовину высунулся из башни — бледный, растерянный. Мне показалось, что и Лукин будто изменился в лице. Но, вероятно, только показалось, поскольку он тут же, усмехнувшись, задорно крикнул:

— Ну что, танкист, взял? Кабы не пустая бутылка, гореть бы тебе синим пламенем! Давай-ка еще раз, только не проскакивай, а поутюжь!

Атака повторилась. Танк крутнулся над окопом и лишь только миновал его, вдогонку снова полетела бутылка.

— Как раз в моторную группу угодил! — радостно сказал Лукин. — Опять победа за мной, танкист!

Он выбрался из окопа, отряхнулся и обратился к стоявшим в строю воинам:

— Так что, орлы? Не так страшен черт, как его малюют?

А пехотинцы завороженно смотрели на своего командарма. Наглядно он показал, что нечего бояться танков, их можно уничтожать даже бутылками с горючкой!

Молчание нарушил пожилой старшина. Ответил за всех:

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, не так страшен! Теперь разрешите нам в окоп?

— Давайте. А мы с комиссаром посмотрим.

Вот так начиналось излечение от танкобоязни. Рота за ротой выходили на полигон, где их обкатывали танками. Разумеется, каждому бойцу было известно — об этом позаботились агитаторы и политработники, армейская и дивизионные газеты, — что первым в окоп, под танк, пошел сам командарм. А это ли не пример для подражания! И все же сперва необстрелянные бойцы с опаской смотрели на такого рода занятия. Да и у кого не дрогнет сердце при виде стальной махины, которая с ревом и лязгом мчится на тебя?! Но все обходилось благополучно, пехотинцы все увереннее метали болванки гранат и бутылки, добиваясь высокой меткости. И уже сами просили экипажи машин: