Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

Конечно, все сказанное вовсе не означает, что мы умышленно отводили рабочий полк от участия в боях. Обстановка была такой, что он явился нашим резервом при выполнении особо трудных задач. И его бойцы и командиры проявили достойную туляков доблесть и отвагу в борьбе с фашистами за свой родной город.

Итак, в измотанной жестокими боями 50-й армии политработников не хватало. Между тем, чтобы устоять под натиском танковых дивизий врага и выполнить приказ Ставки Верховного Главнокомандования отстоять Тулу, требовалась крепчайшая партийная спайка. Где искать выход? И я позвонил в Москву заместителю начальника Главного политического управления Ф. Ф. Кузнецову.

Федор Федотович был у себя. Голос с хрипотцой, усталый.

— Как Тула? — был его первый вопрос.

— Держится Тула, но трудно…

— Было бы легко, так и не позвонил бы, знаю. Докладывай, в чем трудность? Авось чем и поможем.

Рассказал я о состоянии армии, нехватке политработников, да и командиров тоже. Не забыл упомянуть о кухнях, оставшихся в брянских болотах…

— Подожди, не клади трубку, — сказал Кузнецов.

Он, видимо, кому-то звонил по другому телефону, а затем я опять услышал его голос.

— К вам в 50-ю направляются маршевые роты политбойцов. Используйте свой смоленский опыт, отберите из пополнения все, что вам требуется. Насчет кухонь и всего другого решим…

Выходит, помнил Федор Федотович мой доклад в Главпуре! Ну что ж, опыт организации политработы в Смоленске очень пригодился мне в сражении за Тулу, сперва на дальних к ней подступах, а теперь и у самих ее стен. Правда, мы не имели возможности строить полигоны и учебные городки, где бы «лечили» бойцов от танкобоязни. Но в этом теперь и нужды не было. Артиллеристы и расчеты противотанковых ружей расстреливали танки врага, а стрелки, подпустив их вплотную к своим окопам и траншеям, жгли бутылками с горючей смесью, рвали связками гранат гусеницы.

Формы и методы политической работы мы применяли те же самые, что и в Смоленском сражении, учитывая, разумеется, конкретные условия. В Туле было много клубов, кинотеатров, но мы не могли воспользоваться ими. Враг просто не оставлял нам времени, чтобы собрать там людей — войска находились в непрерывных боях. Поэтому в короткие паузы между ними проводили, скажем, беседы непосредственно в окопах, на огневых позициях. Они были конкретны и каждому понятны: «Тулу врагу не отдадим!», «Тыл и фронт — едины!», «Подвиг Героя Советского Союза Ивана Любушкина». Мы не гнались за большой аудиторией. Соберется десяток-другой красноармейцев — хорошо, сядут в кружок пятеро-шестеро — тоже неплохо. Можно побеседовать и с двумя-тремя, а уж они обязательно донесут смысл разговора до своих товарищей. Иное дело во вторых эшелонах. Там регулярно читались лекции, доклады, проводились партийные и комсомольские собрания, демонстрировались кинофильмы.

Не забывали мы и о быте воинов. Так, при малейшей возможности устраивали банные дни. И опять хочу низко поклониться тульским женщинам. Они готовили бани, дезинфицировали одежду, стирали и чинили белье. При всей сложности обстановки, в которой находились соединения, нам все же удалось избежать антисанитарии и как следствия ее — инфекционных заболеваний. Я не могу припомнить, например, ни одного случая за весь период обороны Тулы заболевания сыпняком, с которым пришлось вплотную столкнуться в годы гражданской войны.

Мой разговор с Федором Федотовичем Кузнецовым не остался бесследным. Одна за другой начали прибывать маршевые роты для пополнения армии. За короткое время мы приняли около восьми тысяч человек из Ивановской, Рязанской, Ярославской и других областей. Наиболее подготовленных в военном отношении, политически грамотных мы отбирали и выдвигали на различные командные должности, укрепляли ими партийные и комсомольские организации, агитационно-пропагандистский аппарат. В частях и подразделениях уже действовали около ста первичных парторганизаций и кандидатских групп. Первичные комсомольские организации объединяли около трех тысяч молодых воинов.

Надо учитывать, что вся эта работа проходила в условиях непрекращавшихся боев, все более настойчивых атак танковых и моторизованных дивизий врага. Разве подобное можно забыть? Сколько раз бывал я свидетелем такой картины: едва выдалась небольшая передышка, а кто-либо из политработников уже собрал горстку красноармейцев и рассказывает им об отличившихся в бою, читает свежий помер газеты или, присев на пенек, пишет бойцу рекомендацию для вступления в партию. А как-то мне довелось услышать стихи, эмоциональный заряд которых в ту пору вряд ли кто из нас, фронтовиков, мог переоценить..

Было это в двадцатых числах октября, в десяти — пятнадцати километрах юго-восточнее Черни. Там занимала оборону 6-я гвардейская стрелковая дивизия. Вместе с ее комиссаром И. В. Булатовым я шел по траншее. Вдруг впереди раздался сочный голос.

— Сейчас, дорогие однополчане, я прочитаю вам Константина Симонова. Называется стихотворение «Презрение к смерти. Памяти наводчика Сергея Полякова»…

Мы остановились, Булатов негромко сказал:

— Парторг роты Новожилов. Бойцы за ним — в огонь и в воду!

Между тем из-за крутого изгиба траншеи уже доносилось:

— Это словно о самом парторге, — не удержался от комментария Булатов и поспешно приложил ладонь к губам: дескать, виноват, давайте слушать дальше.

Мы переглянулись с Булатовым: да, лучше не скажешь, омоновские слова бьют точно в цель. Надо заметить, что многие воины, оборонявшие Тулу, знали тогда это стихотворение наизусть. Оно было напечатано в местной газете «Коммунар», и я тоже полностью переписал его в свой блокнот.

С удовольствием воспроизвожу сейчас отрывки из этого стихотворения, которое на языке, близком и понятном бойцам, звало их на подвиг. Хорошо помогал нам Константин Симонов, как и многие другие писатели и поэты, во фронтовой партполитработе!

Из-за горизонта, натужно завывая, вынырнула четверка «юнкерсов» в сопровождении пары «мессершмиттов». Наши зенитчики открыли дружный огонь. И вот головной бомбардировщик задымил, пошел к земле. Остальные не выдержали, повернули обратно, однако свой страшный груз все-таки сбросили, хотя до цели и не добрались. Стрельбу зенитчики прекратили, и мы опять услышали парторга Новожилова, он говорил о том, что наводчик Поляков не пожалел в бою своей жизни.