Юрий Манн - Николай Гоголь. Жизнь и творчество (Книга для чтения с комментарием на английском языке)

Весною того же 1850 года или несколько раньше Гоголь решается на важный шаг личного, интимного свойства. Вообще-то свою интимную жизнь, свои сокровенные переживания Гоголь тщательно и постоянно скрывал от окружающих; многим даже казалось, что он вообще был неспособен на глубокое чувство и что ему ни одна женщина не нравилась. Но такое впечатление было обманчивым: по некоторым скупым намёкам и признаниям можно заключить, что несколько раз — по крайней мере дважды — переживал Гоголь бурное, всепоглощающее чувство, которое с трудом и с напряжением воли ему удавалось обуздать.

Но то было в юности. Новые переживания Гоголя протекали, по-видимому, ровнее, спокойнее, — хотя кто может сказать с уверенностью, что происходило в глубинах его болезненно-скрытной души?

Анна Михайловна Виельгорская, сестра Иосифа Виельгорского, умершего несколько лет назад в Риме на руках Гоголя, была уже не первой молодости. В 1850 году ей исполнилось двадцать семь лет. Не отличалась она и особенной красотой; по крайней мере, Гоголь однажды откровенно заметил ей, что она нехороша собою.

Гоголь писал Анне Михайловне обширные письма, в которых развивал идеи самовоспитания и нравственного совершенствования. Призывал её оставить светские удовольствия, ибо "есть в свете гадости, которые, как репейники, пристают к нам, как бы мы ни осматривались". "К вам кое-что уже пристало, — добавляет таинственно Гоголь, — что именно, я покуда не скажу". Вместо "выездов в свет" Гоголь советует Анне Михайловне почаще беседовать с бывалыми людьми, хорошо знающими повседневную жизнь, например с писателем В. И. Далем*, и вообще стараться "сделаться действительно русскою по душе, а не по имени".

Анна Михайловна внимательно выслушивала эти советы, обещала стать "русской не только душой, но и языком и познаньем России", высказывала восхищение той преданностью "цели", которую обнаруживает деятельность самого Гоголя. И тому стало казаться, что в лице Анны Михайловны он приобрёл не только преданную ученицу, но и близкого человека…

О подробностях сделанного Гоголем предложения в точности неизвестно. Сохранилось лишь предание, что Гоголь обратился к семейству Виельгорских через А. В. Веневитинова, который был женат на старшей сестре Анны Михайловны — Аполлинарии. Веневитинов же, зная настроения своих родственников, откровенно сказал Гоголю, что его предложение не будет принято.

Было ли причиной тому отсутствие ответного чувства у Анны Михайловны или же сопротивление знатных родителей (мать её Луиза Карловна — урождённая принцесса Бирон) — в точности не известно, но факт тот, что отказ глубоко ранил Гоголя. Переписка между ним и семейством Виельгорских обрывается. А в последнем письме Гоголя к Анне Михайловне, предположительно датируемом весною 1850 года, есть строки, пронизанные чувством уязвлённой гордости и горького смирения: "Чем-нибудь да должен я быть относительно вас: бог не даром сталкивает так чудно людей. Может быть, я должен быть не что другое в отношении /вас/, как верный пёс, обязанный беречь в каком-нибудь углу имущество господина своего".

Гоголь чувствует себя усталым, измученным, опустошённым. Поздравляя А. О. Смирнову с наступающим 1851 годом, он пишет: "Мы ведь люди уже старые, что нам за рауты? Ведь старики, по-настоящему, должны только глядеть друг на друга и благодарить бога за всё…"

Гоголю в это время шёл лишь сорок второй год.

Впереди он видел для себя только одно — упорный труд, завершение "Мёртвых душ".

Гоголь боялся северных морозов, и зиму предпочитал проводить в "ненатопленном тепле" Юга. После долгих колебаний и раздумий он решился перезимовать в России. Но не в Москве или в Петербурге, а в Одессе. Всё-таки некое подобие южного края, благословенной Италии.

Выехал Гоголь из Москвы в июне 1850 года, ещё не имея конкретных планов относительно предстоящей зимы. Лето и осень провёл в Васильевке, продолжая работу над вторым томом, а в часы отдыха — занимаясь хозяйством. И тут он получил письмо от старого знакомого А. С. Стурдзы "с дружеским зазывом* в Одессу".

Пребывание в Одессе оказалось для Гоголя очень удачным. Мягкая ли тёплая зима была тому причиной, или успешная работа над вторым томом, или удовлетворительное самочувствие — сказать трудно. Скорее всего все эти обстоятельство действовали вместе.

Давно уже Гоголя не видели таким жизнерадостным и помолодевшим. Он охотно бывал в домах одесских знакомых, посещал известный ресторан Оттона, увековеченный Пушкиным в "Евгении Онегине", встречался с братом поэта Л. С. Пушкиным, со многими литераторами.

Дружеские связи завязались у Гоголя с актёрами одесской труппы. Артист А. П. Толчёное передавал свои впечатления от первых встреч с прославленным писателем: "Я столько слышал рассказов про нелюдимость, недоступность, замкнутость Гоголя, про его эксцентрические выходки в аристократических салонах обеих столиц… что в голове моей с трудом переваривалась мысль о том, чтоб Гоголь, с которым я только расстался, которого видел сам, был тот же человек, о котором я составил такое странное понятие по рассказам о нём… Сколько одушевления, простоты, общительности, заразительной весёлости оказалось в этом неприступном, хоронящемся в самом себе человеке".

Гоголь читал актёрам мольеровскую "Школу жён" с целью научить их более глубокому пониманию природы комического; присутствовал затем на репетиции пьесы. Одесскому театру Гоголь разрешил поставить свою "Лакейскую"; кстати, это первая и единственная при жизни писателя постановка комедии.

Особенно запомнилась актёрам гоголевская манера чтения. "По совести могу сказать — такого чтения я до тех пор не слыхивал, — пишет Толчёнов. — Поистине Гоголь читал мастерски́, но мастерство это было особого рода, не то, к которому привыкли мы, актёры. Чтение Гоголя резко отличалось от признаваемого при театре за образцовое отсутствием малейшей эффектности, малейшего намёка на декламацию. Оно поражало своей простотой, безыскусственностью и вместе с тем необычайной образностью, и хотя порою, особенно в больших монологах, оно казалось монотонным и иногда оскорблялось резким ударением на цезуру* стиха, но зато мысль, заключённая в речи, рельефно обозначалась в уме слушателя, и по мере развития действия лица комедии принимали плоть и кровь, делались лицами живыми, со всеми оттенками характеров".

Приближалась весна, а с нею и время отъезда Гоголя из Одессы.

Перед расставаньем он подтвердил своё обещанье приехать в Одессу и на следующую зиму. "Здесь я могу дышать. Осенью поеду в Полтаву, а к зиме и сюда… Не могу переносить северных морозов… весь замерзаю и физически и нравственно!!"