Николай Гринкевич - Строки, имена, судьбы...

У композитора Туликова (он жил тогда в Алма-Ате) в комнате стояли две буржуйки. Вы понимаете, какая немыслимая, сказочная роскошь — целых две! А у меня — ни одной, и я очень мерз. Одну печурку Туликов мне все-таки подарил. Я тоже поделился с ним по-братски — принес ему с полмешка мерзлой картошки. Мы оба были счастливы от этого дружеского обмена.

Но и в те сверхтрудные годы наша партия и правительство всегда помнили о людях искусства, старались согреть своей заботой, помочь чем только было возможно. В доме отдыха "Аксай" Жубанову и мне дали комнату, и мы, уединившись, как два Робинзона, полгода писали нашу первую оперу. Нашим частым гостем был автор либретто — Мухтар Омарханович Ауэзов. Он очень ревностно и внимательно следил за созданием новой оперы. Каждый его приход приносил нам радость. Дружеская беседа, доброе слово, остроумная шутка — все это заставляло нас забывать об усталости и с удвоенной энергией вновь настраивать себя на рабочий лад.

Народный артист Казахской ССР композитор Л. А. Хамиди

Ауэзов охотно шел нам во всем навстречу. Если, например, не хватало текста, он тут же его дописывал, и наоборот — если у нас оставались лишки, то он легко шел на сокращения. Он давал нам очень дельные советы, строго требовал от нас соблюдения точного ритма всех песен Абая, которые знал великолепно.

Я не раз имел возможность убедиться в музыкальности Мухтара Омар-хановича. Но пел ли он сам — этого я, несмотря на нашу дружбу с ним, долгое время не знал. И вот, наконец, мне посчастливилось услышать песню в его исполнении. Случилось это так: в 1947 году мы с Жубановым снова совместно работали над нашей второй оперой "Тулеген Тохтаров". Спешили закончить ее к тридцатилетию Октября. Ауэзов как автор либретто поддерживал с нами постоянную связь, по старой памяти часто нас навещал, интересовался нашими успехами. Однажды он приехал ко мне радостный, оживленный и говорит:

— Латыф, послушай-ка, у меня к тебе большая просьба. Я вспомнил песню "Акылбай". Сейчас я ее тебе спою, а ты, пожалуйста, запиши — ведь эту песню уже мало кто знает. Будет непростительно, если мы предадим ее забвению.

Вы не можете представить себе моей радости — неужели я, наконец, услышу, как поет Ауэзов!

Мухтар-ага запел! Его голос, казалось, проникал мне в самое сердце. Он был мягким, гибким, теплым, приятного баритонального тембра. Я быстро записал мелодию, а через некоторое время сделал ее обработку для голоса с фортепиано.

Я прекрасно понимал всю ответственность поставленной передо мной задачи. Принимаясь за обработку песни, я тем самым как бы воскрешал далекую страницу истории казахского поэтического творчества. Ведь ее автором был старшин сын Абая — подававший надежды талантливый поэт и композитор Акылбай. Он ушел в расцвете дарования, пережив своего великого отца всего лишь на сорок дней.

Эта песня — экспромт, с явным юмористическим оттенком, — была сочинена им, по-видимому, в пути из Аягуза на станцию Матай. Подстрочный перевод текста звучит примерно так:

Первыми исполнителями "Акыл-бая" были Каукен Кенжетаев и Ермек Серкебаев. Ермек даже записал песню на пластинку в Алма-Атинской студии грамзаписи.

Вскоре после этого я случайно столкнулся с Ауэзовым в отделе культтоваров старого двухэтажного универмага на улице Горького. На прилавке лежало несколько домбр. Каждую из них писатель со всех сторон внимательно осматривал, настраивал, пробовал струны, прислушивался к звучанию. Мухтар-ага придирчиво, как искушенный знаток, выбирал себе по вкусу домбру.

Мы разговорились, и я пообещал заказать ему хороший инструмент в нашей консерваторской экспериментальной музыкальной мастерской. Потом мы заехали ко мне домой, и я, наконец, вручил Мухтару Омархановичу пластинку с записью "Акылбая". Он искренне обрадовался, долго не выпускал ее из рук, а когда прочел надпись на ней, стал, смеясь, меня журить:

— Латеке, как же так? Здесь указаны все имена — и твое, и Ермека, а где же моя фамилия? Ничего не скажешь — хороши друзья, меня-то и забыли.

Это была шутка, по она меня (дело прошлое) очень огорчила. Я долго ждал случая, чтобы исправить свой промах.

И вот в преддверии второй декады казахского искусства и литературы в Москве я издал сборник "Тридцать пять обработок казахских народных песен". В него я включил и песню "Акылбай" с соответствующим комментарием, в котором указал, что она сообщена мне писателем, академиком Академии наук Казахской ССР, лауреатом Ленинской и Государственной премий — Мухтаром Ауэзовым.

Так песня "Акылбай" обрела свою вторую жизнь.

В Николае Николаевиче Кнорринге уживались два века — прошлый и настоящий. Уживались в полном согласии, мудро, мирно, без тяжб и противоречий. И все-таки порой он казался скорее архаичным и трогательно старомодным. Старые годы оставили на нем свой неизгладимый отпечаток. Их приметы проявлялись решительно во всем — в его рыцарском благородстве, в безупречной добропорядочности и щепетильности, в неоскверненной чистоте его русской речи и даже в двух обручальных кольцах, уже не плотно облегавших безымянный палец его левой руки.

В начале девятисотых годов Кнорринг играл заметную роль в развитии русской педагогической мысли. Он редактировал журнал "Наука и школа", занимал должность председателя педагогического отделения историко-филологического общества при Харьковском университете.

Затем судьба надолго связала его научные интересы с крупнейшим в Европе хранилищем русских дореволюционных книжных и журнальных изданий — с парижской Тургеневской библиотекой. Более трех десятилетий Кнорринг заведовал ее книжным отделом. По окончании второй мировой войны он отдал много сил и энергии восстановлению бесценных фондов библиотеки, почти полностью вывезенных и уничтоженных немецкими оккупантами.

В Париже Кнорринг занимался литературно-критической деятельностью, опубликовал множество музыковедческих статей, несколько крупных работ на тему — события и герои русско-турецкой освободительной войны.