Николас Рейнольдс - Писатель, моряк, солдат, шпион. Тайная жизнь Эрнеста Хемингуэя, 1935–1961 гг.

Так или иначе, взаимоотношения Хемингуэя и НКВД были тайными неслучайно. Еще до войны американские власти с подозрением относились к крайне левым. ФБР следило за КП США, а участники гражданской войны в Испании подвергались гонениям. От самого Хемингуэя требовали указывать в заявлениях, которые подшивались в его досье в Госдепартаменте, что он не собирается участвовать в испанском конфликте {43} . Ему было ни к чему, чтобы это (или любое другое) досье наполнялось и мешало его работе. Помимо прочего, он славился своей независимостью. Хемингуэй неоднократно выступал за освобождение писателей от обязательств перед правительствами и политическими партиями. Как он говорил, писатели, которые поддерживают дело какой-нибудь партии, работают ради него или верят в него, все равно помрут как все прочие, а их трупы будут вонять даже сильнее {44} . Хемингуэй вполне мог вообразить, что объединяет усилия с НКВД в борьбе против общего врага, но ему ни к чему были заголовки, кричащие: «Хемингуэй разоблачен как красный шпион». Эту тайну он собирался унести с собой в могилу.

Однажды в апреле 1941 г. Марта Геллхорн отправилась без сопровождающих на рынок в Чункине, Китай. Ей доставляла удовольствие его оживленная атмосфера, которая так контрастировала со скукой той части города, где остановилась чета Хемингуэев. В его узких рядах рождалась симфония чувств — запах «еды и пряностей, ароматы цветов, жареных каштанов и благовоний, сладкий привкус опиума» смешивались с «монотонными» призывами разносчиков, предлагавших все мыслимое, от спичек и хлопчатобумажных тканей до кошачьих колокольчиков, ножей и палочек для чистки ушей {1} . Марта никак не ожидала встретить там высокую европейского вида женщину «в мужской фетровой шляпе и цветастом платье поверх брюк», которая незаметно подошла и спросила, не хочет ли она и Хемингуэй встретиться с Чжоу Эньлаем {2} . Геллхорн велели прийти вместе с мужем на рынок на следующий день и потолкаться там некоторое время, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Когда она назвала Хемингуэю имя, которое ни о чем не говорило ей, он сказал, что Чжоу — это знакомый их хорошего друга со времен гражданской войны в Испании, голландского коммуниста и кинематографиста Йориса Ивенса. Они должны обязательно познакомиться с ним. С точки зрения Геллхорн, «дальше все напоминало сцену из эпопеи о Джеймсе Бонде, хотя и происходило задолго до ее появления» {3} .

Женщина в мужской шляпе проводила пару вглубь рынка, куда Геллхорн не заходила в предыдущий день, — они шли словно по лабиринту — а потом им завязали глаза и усадили на рикшу. Когда повязки сняли, они обнаружили, что находятся в небольшой комнате с белеными стенами. Посередине стоял стол и три стула. За столом сидел коммунистический лидер, который позднее стал премьером Китая и занимал этот пост с 1949 по 1976 г. На нем была простая белая рубаха с открытым воротом, черные брюки и сандалии.

Поездка Хемингуэя и Геллхорн в Китай в 1941 г. могла бы стать их вторым медовым месяцем. Однако Марта назвала ее «ужаснейшим путешествием» {4} . У Хемингуэя было неоднозначное отношение к поездке вместе с ней на Дальний Восток чуть ли не сразу после свадьбы. Она окрестила своего мужа «невольным спутником», или «Н. С.» в своих добродушных и занимательных мемуарах «Странствия наедине с собой и кое с кем еще» (Travels with Myself and Another).

Даже если не брать в расчет отношение Хемингуэя, поездка оказалась долгой и тяжелой, намного более сложной, чем обычно неприятные, а иногда рискованные поиски путей перехода из вроде бы нейтральной Франции в объятую войной Испанию. Хотя Соединенные Штаты в драку пока не ввязались, в мире уже вовсю бушевала война, и даже для такой знаменитости, как Эрнест Хемингуэй, было очень непросто найти и забронировать место на каком-нибудь рейсе. В конце концов им пришлось довольствоваться каютой на стареньком пароходе под названием Matsonia.

Привыкшие к более комфортабельным круизам через Атлантику, супруги неожиданно для себя увидели, каким суровым может быть Тихий океан на всем протяжении маршрута от Сан-Франциско до Гонолулу. В начале февраля 1941 г., когда они прибыли на Гавайи, Хемингуэй, несмотря на восторженный прием, пребывал в мрачном настроении. Он сердито бурчал, что ему не нравится ходить с венком из цветов на шее и яростно отбиваться от окружающих, кричавших ему: «Алоха! [6]» {5} . Его настроение не улучшилось даже после посещения военно-морской базы в Перл-Харборе. Там в защищенной тропической бухте рядами стояли американские корабли и самолеты. Хемингуэй сказал Геллхорн, что Соединенные Штаты не учитывают опыт Первой мировой войны: «Собери все и всех в одном месте, и [ты рискуешь] … потерять это одним махом» {6} . Он знал, что для уменьшения потерь и защиты от воздушного удара, который японцы уже планировали, нужно рассредоточить технику и людей. Несколько недель спустя, в мае, он с горечью говорил, что вооруженные силы США спали с середины 1930-х гг., в то время как они с Геллхорн делали все для борьбы с фашизмом {7} .

Поездка продолжалась. С Гавайев знаменитая чета отправилась через Тихий океан в Китай самолетом Boeing Clipper авиакомпании Pan American World Airways. Перелет длился пять дней с остановками на крошечных островках Мидуэй и Уэйк посреди океана, затем на острове Гуам и в Маниле перед последним броском в Гонконг {8} . Это был верх межконтинентальных авиаперелетов. Огромные гидропланы походили на летающие салоны: комфортабельные, хорошо оборудованные и хорошо обслуживаемые. Когда гидропланы садились для дозаправки и пополнения запасов провизии, пассажиры имели возможность искупаться в идиллических лагунах или просто принять ванну, пообедать и поспать в еще более комфортабельной обстановке. Хемингуэй относился к тем, кто спокойно относился к неудобствам, особенно когда служишь делу, в которое веришь, но и не возражал против роскоши.

Наконец, 22 февраля Хемингуэй и Геллхорн добрались до Китая. Трудно было найти более подходящее место для темных делишек. Китай уже не один год сражался с Японией, которая присоединилась к нацистской Германии и фашистской Италии и образовала ось Берлин — Рим — Токио. Этой жестокой войне не было видно конца. Японцев интересовали полезные ископаемые и территории, и им было все равно, какими путями они их получат, что обычно подразумевало массовое уничтожение китайцев, как гражданского населения, так и военной силы, временами беспорядочное, а временами целенаправленное. Здесь налицо был агрессор, чьи преступления имели такой размах, который Франко и представить себе не мог. Если, как любил писать Хемингуэй, националисты играли роль убийц во время гражданской войны в Испании, то японцы были виновниками массовых убийств в Китае. Несмотря на это, внешняя угроза порождала лишь видимость единства на китайской стороне. Внутри страны бушевал конфликт между старым режимом и революционерами-коммунистами.