протоиерей Александр Горский - Дневник

12 . Ответа от старшего Смирнова не было до самого вечера. Но и тогда пришел он по возбуждению О. Инспектора. В объяснение, почему медлил, указал на то, что он не знал, о ком должно доставить сведения, о студентах ли своего №, или и других. Странное дело! Добросовестно ли это? Еще уверял, что за молитвою все были, тогда как, если бы то была правда, ничего не стоило бы ему по окончании молитвы, когда я высказал ему свое требование, сказать, что все здесь налицо. Не вижу я искренности в этом объяснении. Хотел воспользоваться тем обстоятельством, что я сам лично не допытался, кого нет! Не добрая надежда на такого старшего!

Еще 30 января О. Инспектор мне сказал, что студенты, (младшие) кажется, не хотят подавать ему сочинения, отзываясь надобностию заниматься языками, которые они слабо знают. Но прямых и решительных сведений он не имел до вечера 1 февраля, когда от дежурного старшего (из тех же студентов) узнал он, что действительно не готовят назначенного по классу чтения Св. Писания сочинения. На другой день, когда пришел я домой после ранней обедни, он мне донес о том формально. Так как задача была дана студентам младшего курса, по общему нашему с Инспектором совещанию, то я признал за нужное поддержать это дело. Отпустив О. Инспектора, я позвал к себе первого из младших студентов М-ского, стал расспрашивать его, как это у них образовалась мысль совсем не писать задачи? Тот отвечал мне: совершенно случайно. Я возразил: странно слышать от философа такой нефилософский ответ. Как в 60 человеках совершенно случайно могла родиться такая неожиданная решимость? М-ский к сказанному прибавил, что сначала студенты думали заняться этим трудом, но потом за день, или за два до срока, друг с другом переговорив, согласились не подавать этой задачи. Я вошел в более подробный разговор о данной теме, выслушал несколько мыслей, высказанных, впрочем, бегло М-ским; сам указал ему некоторые интересные стороны вопроса и заключил: „да! интересно провести Библию по всем векам христианства и показать видоизменяющиеся взгляды на нее, которые, в окончательном развитии своем, служили и служат только к более полному и глубокому разумению Св. Писания. Потому прошу Вас, займитесь этим предметом! Я жду Вашей задачи до вторника“, М-ский дал мне ответ: «Я скажу студентам», но ничего не обещал относительно требуемого от него.

В то время я позвал одного из принятых впредь до усмотрения (А-ко) и объявил ему, что в особенности требуется исправность от тех, которых судьба Академическим Правлением еще не решена, и скоро должна решиться. – Позвал после того студента младшего курса, С-ского, которому назначена была на Сретеньев день проповедь и не была сдана для произношения; сдавая эту проповедь, я завел речь об экспромте, данном от О. Инспектора, и на его объяснение неподачи за другими занятиями, указал ему, что эти занятия только отвод, манкировка дела. Объясните мне, почему эти занятия не препятствовали другим делам, а только этому? Должна быть личная причина. – „В ком же?“ – Это должны Вы сами знать. Но студент ничего мне не пояснил.

Позвал я еще студента из письмоводителей (О-ва), который известен был мне по неисправности в сочинениях, – и указал ему на § устава, дозволяющий новопринятых студентов, в случае неблагонадежности, возвращать в семинарию и по истечении года, – предостерегал его от угрожающих ему последствий в настоящем случае.

Приняв эти меры, я ожидал, что они произведут благоприятную перемену в умах студентов. Но мои ожидания не оправдались. О. Инспектор снова был у меня, объявил, что студенты, по-видимому, настроены против него, что исполнения требования ожидать нельзя, что нужно бы дать другое предложение и при том на короткий срок. – Я тогда решил дать делу такой оборот. В рождественские экзамены, по причине Высочайшего посещения, было допущено некоторое сокращение, именно: не было писано ни старшими, ни младшими студентами второго экспромта. Я положил студентам объявить, что требуемое от них сочинение должно идти в пополнение тех экзаменических задач, которых они не дописали: так как теперь о студентах низшего отделения нужно постановить решительное заключение, и потому все данные для такого заключения должны быть налицо.

Дежурный того дня Л-в, вечером, после всенощной (накануне воскресенья) пришел ко мне и объявил, что он являлся к О. Инспектору с объяснением относительно его задачи, от имени студентов, но О. Инспектор отклонил это от себя, что так как дело это лично касается до него, то он не хочет более входить в него, а предоставляет его Ректору; вместе с тем дежурный просил, чтобы не требовалось от них этого сочинения. – Я старался раскрыть студенту, как действительно О. Инспектору обидно это неуважение к его делу, и в заключение объявил, что высказанного мною утром решения я не отменю (т. е. чтобы ждать подачи сочинения еще до вторника). А в воскресенье, после поздней обедни, когда пришел ко мне по другому делу студент (младшего же курса) К-в, я сказал ему: „Так как они отказываются писать сочинение О. Инспектору, а О. Инспектор, оскорбленный этим, говорит, что если бы и решились они писать, он не может их читать без огорчения, то надобно дать другое предложение. Сначала я хотел обратить в экспромпт экзаменический задачу О. Инспектора, но как она не состоялась, то вы напишите коротко, в три-четыре часа экспромпт. Дело это решится во вторник“.

Вечером (в воскресенье) обошел я комнаты студентов младшего курса: нашел в них все в спокойном состоянии. В первых номерах, где я был ранее других и где застал неприготовленных к моему посещению, там нашел студентов не занятых переводами (исключая Г-ского). Кто ходил по комнате, кто занимался церковным пением по нотам. Здесь нашел я нужным приостановиться и поговорить с некоторыми студентами пооткровеннее о предмете всех их занимавшем, стараясь уяснить себе причины, из которых вышло это ослушание. Мне указывали на затруднительность совмещать прежние требования относительно сочинений с настоящим порядком слушания и записывания лекций, на слабое знание языков, изучением которых действительно чувствуют нужду заняться весьма многие, на свою малоприготовленность к слушанию академических лекций по философии и эстетике, на то, что в начале курса конференциею постановлено написать в год только четыре рассуждения и одну проповедь. Объясняясь со студентами о разных предметах, я вызывал их свободно и доверчиво обращаться ко мне и О. Инспектору с своими нуждами и затруднениями в учебных делах; но в то же время настаивал, что самопроизвольно они не имеют права отменить никакого решения начальства, и что для решения дела о их курсе нужно еще написать им краткий экспромт в данные часы. Беседуя со студентами, я позволял им высказываться свободно и всем, кто хотел говорить в номере, и мог думать, что посещение осталось не бесплодно.