Борис Колымагин - Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки

Большинство священников редко общались друг с другом. Епархиальные собрания проходили нечасто, реже чем раз в год. А приезжать в гости в другой приход и сослужить пресвитеры не имели права. Таким правом обладал только правящий епископ и благочинные, которых в Крыму было четыре (2). У архиерея было еще одно важное право: он мог допускать к сослужению приехавших из других областей священников и архиереев без специального разрешения уполномоченного СДРПЦ (3).

Нередко архиепископ Лука приглашал священников «на переподготовку» в Троицкий кафедральный собор (4). Но чаще всего для поддержания связи прибегал к помощи посланий и деловых писем. Иногда сам посещал храмы. Чаще, однако, это делали благочинные.

Большинство крымского духовенства (52 из 59 в 1953-м) находилось в оккупации, и за ними тянулся длинный шлейф подозрений. Репрессированных среди них было 8 человек (5). Власти старались не допускать бывших заключенных к общественному служению (6). Нередко за первым арестом священника следовал второй арест и ссылка. Об этом мы узнаем из слов Луки, который посетил уполномоченного 5 мая 1951 года: «Он высказал жалобу и обиду на то, «что у него в Епархии очень тяжелое положение с кадрами, священников не хватает, несколько приходов продолжительное время находятся без священников и заместить их некем. Что самых лучших его священников арестовали и выслали на пожизненную высылку, только за то, что они ранее отбывали наказание». Назвал Дубровина Сергея, Рогова Михаила, Безродного Григория и Ковшика Стефана и еще повторил, что это были его самые лучшие священники» (7).

В 1956 году, во времена «оттепели», некоторые прибывшие в Крым из заключения священники получили место. Архиепископ Лука назначает о. Григория Афанасьева настоятелем храма в селе Почтовое, о. Евгения Руденко настоятелем Всехсвятской церкви в Феодосии. Представитель СДРПЦ «на всякий случай» фиксирует их настроение: «Священник Афанасьев говорит, что он болен легкими, так как много претерпел в заключении. Хотя он сам не высказывает недовольства, что его напрасно будто бы осудили, но это чувствуется» (8). «Руденко всего 44 года, но он имеет сильную глухоту. Читает газеты, журналы, интересуется политикой и считает, как видно, себя патриотом, чему можно поверить» (9). О. Евгений интересует уполномоченного «не только как священник, но и как бывший лектор Крымского областного лекционного бюро» (10). Однако послужить им долго не удалось. С началом хрущевских гонений о. Евгений был почислен за штат (1959 год). О. Григория сняли с регистрации в 1961 году за то, что он «окрестил двух детей-пионеров и одного октябренка без согласия на то отца коммуниста и матери комсомолки» (11).

В начале 1959-го в штате Крымской епархии числилось 13 ранее осужденных клириков (12). Кроме пресвитеров в клире значились дьяконы, впрочем, их было немного – всего 2–3 человека.

Большинство священников имело преклонный возраст. Так в 1953-м до 40 лет было 5 батюшек, от 40 до 55 – 7, старше 55–48. Рукоположенных после войны было 19 (13).

Интересно, что 16 пресвитеров посвятил в сан сам архиепископ, «который выискивал лиц для посвящения в священники всяческими способами, как путем обращения к мирянам в проповедях, дачей заданий священникам и т. п., поэтому в составе духовенства имеются врачи, портные, педагоги, механики, бухгалтеры» (14).

В епархии постоянно ощущался небольшой недостаток в служителях алтаря, и Лука обращался к архиереям с письмами, в которых просил не используемых ими священников направлять в Крым (15).

23 священника, то есть 43 %, (в 1953-м) имели среднее духовное образование: цифра для СССР не такая уж маленькая. И все-таки образовательный ценз духовенства был невысок. Высшее светское образование получили только 3 пресвитера, среднее – 13, начальное – 14 (16).

«Лука почти всех служителей культа (за исключением 6) неоднократно перемещал из одной церкви в другую, а отдельные священники перемещались по 4–5 раз и более» (17).

Комментируя это сообщение уполномоченного, можно, конечно, посетовать на оскудение общинной жизни, на отступление от канонических норм древней церкви. Но, с другой стороны, необходимо заметить, что без сугубо армейского подхода многие приходы пришлось бы закрыть. По существующему положению храмы, где священник отсутствовал более полугода, подлежали ликвидации. Таким образом в 1949 году было закрыто 4 церкви.

«В этом же году также все время 3–4 церкви не действовали за отсутствием священников; боясь того, что они могут быть закрыты, Лука делает так: если в Найденовке церковь не действует за отсутствием священника месяца 3–4, тогда он переводит в нее священника из Емельяновки, а месяца через 3–4 в Емельяновку переводит из Ново-Ивановки и так далее. Это один его метод сохранения количества церквей, другой – это выдача духовенству и церквам ссуд и дотаций» (18).

Странно, почему Московская патриархия не настаивала на возможности мирянских богослужений в храмах, где долгое время отсутствовали священники. Ведь в таком случае регистрации подлежал старший на молитве. Старообрядческие поповские приходы имели возможность именно такой регистрации. Видимо, новая инквизиция в лице СДРПЦ не допускала даже мысли об этом. Всерьез о мирянском богослужении церковное руководство заговорило только в 2011 году. На Архиерейском соборе был утвержден документ, согласно которому миряне могут совершать «беспоповские» службы.

Нередко священники переводились для оживления церковной жизни. Конечно, такие переводы встречали противодействие со стороны властей и не всегда проходили. К примеру, святителю Луке не удалось в 1950-м перебросить иеромонаха Серафима (Пекло) из Мазанки в пос. Старый Карантин под Керчью, чтобы укрепить разваливающуюся общину (19).

Выстраивая жесткую вертикаль власти, «архиепископ Лука во всех случаях поддерживал настоятелей церквей в отношении отстранения или перевыборов исполнительных органов» (20).

Во многом такая линия поведения диктовалась форс-мажорными обстоятельствами: иначе легально конструировать церковную жизнь было трудно. Однако ущемление соборности не порождало катастрофического разрыва между духовенством и верующими, равно испытывающими на себе пресс атеистического государства.

Священники, действительно, стояли на боевом посту. И Лука относился к ним как командир к своим подчиненным, указывая, что: «Если суровая воинская дисциплина совершенно необходима в армии, то она еще более необходима в Церкви, имеющей задачи еще более важные, чем задачи охраны Отечества военной силой, ибо Церковь имеет задачу охраны и спасения душ человеческих» (21).

По наблюдению уполномоченного, крымское духовенство пользовалось среди прихожан авторитетом. Мы видим среди клириков немало молитвенных, деятельных священников. К некоторым из них из разных мест приезжали духовные дети. До поры до времени это терпелось, но в хрущевские времена «стали приниматься меры»: «За организацию ночлежек в крестилках для приезжих гостей к священникам были наказаны, по моей рекомендации, архиепископом Лукой священник Алуштинской церкви Клаас, Евпаторийской Севбо, Кладбищенской Кадуш и Либацкий» (22).