Борис Колымагин - Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки

Отношение властей предержащих к старообрядцам можно охарактеризовать эпитетом «настороженное». С одной стороны, староверы законопослушны, «старички-старообрядцы очень интересуются международным положением» и посещают почти все лекции в клубе, за исключением дней Великого поста (10).

С другой, их трудно обработать в советском духе, – слишком велика инерция традиции. Так, после лекции о международном положении, на которой присутствовало до 40 человек, на просмотр кинофильма осталось не более 15. Оказывается, как выяснил чиновник СДРК, «27 апреля является кануном праздника «проводы», а поэтому в клуб идти грешно» (11).

В другом месте своего отчета уполномоченный говорит (естественно, отрицательно) о сильной власти отца в семье, о соблюдении поста даже теми, кто не ходит в храм, о ношении нательных крестиков молодежью. Коммунисты ни на минуту не забывали, что у большинства верующих в прошлом было свое хозяйство, которое власть «прихватизировала». Член церковного совета В.В. Трофимчук имел 2 лошади, один моторный буксир, рыболовецкие снасти и другое имущество. Инвалид Первой мировой церковный староста Н.И. Сутырин «в 1924 г. был раскулачен, и хозяйство передано в колхоз: 10 сетей, 3000 крючков, одну байду и другой инвентарь». У члена церковного совета Г.И. Арефьева «в 1929 г. рыбное хозяйство было передано в колхоз: 30 штук сетей, 12 000 крючков, одну байду и другие снасти» (12).

Старообрядцы в своей среде не поощряли доносы, не проявляли особого советского патриотизма, и власти делали из этого вполне определенные выводы. Приведем такой пример. «В семье Типакова 2 сына и в семье Арефьева сын бросили работу на военном заводе и дезертировали, а их родители, вместо того, чтобы своих детей внушить и заставить возвратиться на завод – они занялись укрывательством сынов, дезертиров труда. В результате чего их дети были осуждены военным трибуналом на 5 лет каждый» (13).

В первые послевоенные годы религиозный энтузиазм у старообрядческого населения был достаточно высок. Это видно по отчетам уполномоченного: «Приезд священника носит необычный характер. С каким триумфом и торжеством встретили его верующие, это можно судить по их настроению.

В первый же день его приезда старообрядцы обратились к священнику покропить их жилые помещения (дома, избы). Состоявшиеся браки в Русской православной церкви считались недействительными, и они вновь совершались по старообрядческому обряду» (14).

Однако это воодушевление быстро прошло. Священник из Кировограда приезжал довольно редко. Псаломщика так и не рукоположили по каноническим причинам, поскольку он оказался второбрачным. Мирянские службы (возглавляемые Дьяковым) быстро выдохлись, да и сам псаломщик сильно запил.

В чем же причина такого очевидного спада (на Пасху 1951-го присутствовало всего-то около 60 человек и молодежи почти не было)?

Ведь одними кознями безбожников все не объяснишь. Конечно, давление было, – власти не позволяли, например, заменить Дьякова. Но были и другие причины, о которых приходится только догадываться.

Возможно, главные из них заключались в коррозии общинной жизни, в затухании совместной молитвы, в полном исчезновении евангельского контекста трудовой деятельности, в постепенном превращении храма в своеобразный комбинат ритуальных услуг.

Протестантизм – явление разнородное. Протестанты в Крыму – это множество различных церквей, союзов и групп.

Но была и общая черта, которая их всех объединяла, – это высокая социальная активность.

Среди протестантских «неформалов» встречались адвентисты, «чистые» баптисты, представители ЕХБ, субботники (организационно не связанные с АСД). Но особенно выделялись христиане евангельской веры (пятидесятники) – и по численности, и по динамике роста. В послевоенный период мы видим их группы в Феодосии, Симферополе, Керчи.

К середине пятидесятых в собраниях христиан евангельской веры участвовали до 350 человек (14 групп). К 1957 г. это число достигло уже 652 человек (20 групп) и быстро продолжало расти.

Такое положение дел совершенно не устраивало власти, и они всячески препятствовали деятельности верующих. Так что задолго до хрущевских гонений те оказались под мощным государственным прессом.

В 1945 г. по инициативе правительства центр христиан веры евангельской был присоединен к центру евангельских христиан-баптистов, что на практике означало ликвидацию целого течения протестантизма. Большинство пятидесятников отказалось войти в новую организацию, тем более что условия приема туда были связаны с отказом от некоторых богослужебных установлений (от «умовения» ног и от глоссолалий – молитв на «непонятном» языке). И все-таки вначале сохранялась иллюзия, что союз возможен. В Крыму прошло несколько «объединительных» собраний, после которых пятидесятники начали ходить к баптистам, а некоторые общины и к адвентистам. Но при этом они продолжали встречаться в узком кругу.

Некоторые группы после неудачных «объединительных» собраний подали заявления на регистрацию. Чиновник СДРК отказал, сославшись на то, что у пятидесятников нет своего религиозного центра (1).

В 1949 г. христиане евангельской веры «окончательно отклонились от общин ЕХБ», что вызвало волну уголовных преследований (2). Однако усилия по вовлечению пятидесятников в богослужения ЕХБ продолжались и в пятидесятые, и в шестидесятые годы. Правда, реальное число верующих, примкнувших к собраниям баптистов, оставалось крайне незначительным.

Нужно иметь в виду, что представители «принимающей стороны» были совсем не заинтересованы видеть у себя гонимых. Часто они говорили о приносимом теми «чуждом духе».

При этом руководство ЕХБ выполняло фискальную функцию, регулярно информируя уполномоченного о деятельности незарегистрированных общин.

Среди духовных лидеров христиан евангельской веры в Крыму можно назвать несколько человек. В Феодосии это работающий точильщиком Егоров. Он окормлял не только местную общину, но и группу на станции Семь Колодцев. Об этих пятидесятниках известно, что во время уборочной страды в воскресенье они «совершенно не выходили на работу или же уходили с колхозных полей на молитвенные собрания, тем самым имели влияние на некоторую часть колхозников, вследствие чего комбайны, молотилки простаивали из-за недостатка рабочей силы» (3).

Другой лидер, Кирилл Вощило, проживал в Евпатории. Летом 1952 г. он пришел к уполномоченному и заявил: «Мне господь бог сообщил, чтобы я своему начальнику всю правду сказал. Мы, пятидесятники, своего молитвенного дома не имеем. Часть верующих собираются отдельно по 3–5 человек, но не больше. Мне господь бог предлагает в месяц, два месяца навещать эти группы, беседовать и молиться с ними. Выполняя волю божью, я выезжаю в Симферополь, Ялту, Феодосию, Керчь». На мой вопрос – кто оплачивает дорогу, он ответил, что разрешено собирать пожертвования, вот на эти деньги или свои собственные и ездить приходится» (4).