Артём Драбкин - Разведчики

– Тихо. Я весь во вшах.

Через три дня загноилась рана. Я сунулся в здравпункт Ярославского алебастрового завода, там меня обработали и перевязали. Где-то через час у дома появился «воронок», а еще через час я уже сидел в подвале комендатуры на Кирова с всякими бандитами и уклонистами.

Вызывают к коменданту. Вхожу и вижу – у него на столе лежат мои документы: фотография Славика, медкарта, красноармейская книжка, комсомольский билет, вырезки из газеты «За отчизну» про немецкий склад и «шестеро против сорока». Молчим. Он читает вырезки из газеты, и как-то уже по-отечески ко мне:

– Ну, так ты чего чудишь? Садись, давай.

– Можно я постою, насиделся.

– Так ведь ты раненый.

– Есть немного.

– Что же ты сбежал? Ладно, личность твоя установлена. Все вроде в порядке. Шагай-ка на вокзал и жди эшелона с ранеными.

Сижу на Московском вокзале, рядом на скамейке лежит раскрытый журнал с заголовком «Погиб летчик Тимур Фрунзе».

Прибывает эшелон с ранеными, их начинают пересаживать в автобусы и грузовики. Я вместе с остальными сажусь в автобус, и нас везут в госпиталь, расположившийся во дворце пионеров. Через несколько дней по радио объявляют, что наши войска после ожесточенных боев оставили город Ростов-на-Дону. Приходит главврач и просит ходячих раненых освободить койки и садиться на теплоход до Казани. Ну, Казань так Казань! Плывем мимо Костромы, машу рукой родному городу.

В Казани посмотрели на меня скептически.

– Так у тебя ранение-то легкое.

– Как это легкое? Я кровью харкал. У меня, может, осколок в легком.

– Если б был, то ты бы и сейчас харкал.

Меня определили в группу выздоравливающих. В Казани меня нашло письмо из Чухломы. Писала мама моего друга детства – Сани Голубева, что он погиб во время ликвидации банды дезертиров. Сразу всплыли в памяти воспоминания и образы из детства: вот мы купаемся, ловим рыбу, строим педальный автомобиль, встречаем приехавших в Чухлому челюскинцев. Легендарный летчик – Михаил Михайлович Громов с митинга идет в райком партии, а мы бежим рядом. Саня беспрерывно заглядывает ему в глаза и спрашивает: «Михал Михалыч, а как стать летчиком?» – «Прежде всего, надо хорошо учиться. А во-вторых, требуется физическое совершенство!» Хватает нас на руки и несет в горку до самой школы.

23 февраля 1942 года в Чухломе по тревоге была собрана сводная боевая группа, в которую для усиления включили несколько добровольцев из партактива и комсомола. Банду обложили в домике на окраине города. Сдаться они отказались, так что их решили припугнуть. Рассказывали, что Саня взял бидон с керосином и стал обливать дом. Когда он нагнулся, бандиты с чердака через щель выстрелили ему в затылок из пистолета. Начальник группы с «наганом» в руках пошел к дому и, как полагается, стал им кричать, чтоб они сдавались и что они окружены. А ему в ответ: «Сейчас мы вам покажем, как мы окружены!»

Терять бандитам уже было нечего – они пошли на прорыв. Перестреляли семь человек (включая начальника группы), нескольких ранили, встали на лыжи и ушли в сторону Галича. Оказалось, банда была вооружена нарезным оружием. А у одного дезертира даже была «СВТ»! После такого оборота событий прибыла усиленная оперативная группа. Бандитов «ущучили» в каком-то сарае, прострочили этот сарай пару раз пулеметными очередями. И снова: «Сдавайтесь! Вы окружены!»

С пулеметами не поспоришь, это тебе не «наганы» участковых. Сдались. Оказалось, что главарь банды был заброшен немцами для организации подрывной деятельности у нас в тылу. К нему примкнули уголовники и дезертиры.

Борис Павлович, я так понял, в училище Вы попали после госпиталя?

В училище я проучился после ранения около полугода с июля месяца. Занимались по 12 часов, невзирая на погодные условия. Запомнились тогдашние морозы под 40 с лишним градусов.

Как кормили в училище?

Хорошо. 9-я курсантская норма.

А на фронте?

В 42-м голодали страшно. Я уже говорил тебе, что мы собирали мороженую картошку. Отравился я ей один раз. Отец писал, как солдаты ели траву и умирали от несварения желудка. Медики вскрывали умерших непонятно от чего солдат, а у них полный живот зеленой травы.

Как оцениваете подготовку и преподавателей?

На отлично. Великолепный преподавательский состав. Предполагался ускоренный курс обучения, во время которого нужно было быстро напичкать курсантов всем, чем только возможно. Кое-что даже пригодилось.

Сорок свежеиспеченных лейтенантов прибыло в 40-й полк 11-й гвардейской дивизии. Прибыли новые командиры взводов!

Мы шли из полка в штаб батальона. Помнится, нас было трое: я – минометчик, командир пулеметного взвода и пехотный лейтенант. Над головой прогудел снаряд и разорвался позади нас. Осколками мне разорвало оба сапога с внутренней стороны, располосовало портянки. А меня самого подняло и шлепнуло башкой об мороженую землю.

Как поутихло, ребята подошли, перевернули меня. Картина маслом! Лицо в крови, нос всмятку, из ушей течет, глаза заплыли.

– По-моему, он готов.

Тут я крякнул. На большее был тогда не способен.

– Смотри-ка, живой.

Срезали с меня сапог, перевязали.

– Ну чего? Вместо батальона пойдешь в медсанбат.

Потихонечку встал, поковылял. Поскольку сапог был испорчен, намотали мне еще одну портянку. Вроде ничего. Кое-как добрел.

В санбате наложили скобки. Потом как-то все срослось, чтобы поправить перегородку, в нос вставили прищепку для сушки белья. Недели с две я повалялся в медсанбате, снова потопал в батальон. Докладываю комбату:

– Лейтенант Коротков прибыл для дальнейшего прохождения службы.

– Вот так ничего себе! А сапог-то где у тебя?

– Мы к вам шли, да вот попали под обстрел. Ребята срезали сапог.

– Ну вот, не успел повоевать, и уже ранение.

– Что делать? Тут не выбирают.

Комбат полистал два листа моего личного дела. Там, помнится, было написано, что я хорошо ориентируюсь на местности и могу наносить данные на планшет.

– Будешь у меня ПНШ.

– Это как?

– Помощник начальника штаба. Будем передавать участок другому батальону. Нанесешь мне на карту всю обстановку.

– Так точно.

Я все осмотрел, запомнил в мельчайших деталях, словно сфотографировал. Память, как видишь, у меня хорошая. Все наметил, как положено. Начертил ему систему ведения огня и схему проволочных заграждений. Где не прокопаны ходы сообщения, указал красным карандашом – прокопать. А весна только началась – грунт мороженый. Командиры рот вскинулись на меня:

– Ты какого хрена тут делаешь?

– По приказанию комбата.

– Черт бы тебя побрал. Сейчас начнет нас дергать.

Так и получилось. Комбат стал вызывать их по одному и снимать стружку за невыполнение приказа.