Нина Бойко - Тоска небывалой весны [М. Ю. Лермонтов]

Его учитель чистый был француз,

Marquis de Tess. Педант полузабавный,

Имел он длинный нос и тонкий вкус

И потому брал деньги преисправно.

Покорный раб губернских дам и муз,

Он сочинял сонеты, хоть порою

По часу бился с рифмою одною;

Но каламбуров полный лексикон,

Как талисман, носил в карманах он

И, быв уверен в дамской благодати,

Не размышлял, что кстати, что некстати.

Его отец богатый был маркиз,

Но жертвой стал народного волненья:

На фонаре однажды он повис,

Как было в моде, вместо украшенья.

Приятель наш, парижский Адонис,

Оставив прах родителя судьбине,

Не поклонился гордой гильотине:

Он молча проклял вольность и народ,

И натощак отправился в поход,

И наконец, едва живой от муки,

Пришел в Россию поощрять науки.

В эту зиму Жандро сильно простудился, и через несколько месяцев умер. Московский обер-полицмейстер Шульгин в секретном отношении сообщал генерал-губернатору Голицыну: «Находящийся по предписанию вашего сиятельства под полицейским надзором французский подданный Жан-Пьер-Келлет-Жандро 8 числа сего августа месяца в ночи после продолжительной болезни кончил жизнь».

В апреле состоялось собрание в благородном пансионе по случаю девятого выпуска. Присутствовал поэт И. И. Дмитриев и другие почетные гости. Среди отличившихся воспитанников был назван Михаил Лермонтов, награжденный в декабре 1828 года при переходе из четвертого класса в пятый двумя призами: книгой и картиной.

«Милая тётинька. Извините меня, что я долго не писал... Но теперь постараюсь почаще уведомлять вас о себе, зная, что это вам будет приятно. Вакации приближаются и... прости! достопочтенный пансион. Но не думайте, чтобы я был рад оставить его, потому учение прекратится; нет! дома я заниматься буду еще более, нежели там. Вы спрашивали о баллах, милая тётинька, увы! у нас в пятом классе с самого нового года еще не все учителя поставили сии вывески нашей премудрости. Помните ли, милая тётинька, вы говорили, что наши актеры хуже петербургских. Как жалко, что вы не видали здесь «Игрока», трагедию «Разбойники». Вы бы иначе думали. Многие из петербургских господ соглашаются, что эти пьесы лучше идут, нежели там, и что Мочалов в многих местах превосходит Каратыгина. Бабушка, я и Еким, все, слава Богу, здоровы».

Огромное разнообразие творческих замыслов бродило в Мише этой весной:

«Сюжет трагедии. Отец с дочерью, ожидают сына, военного, который приедет в отпуск. Отец разбойничает в своей деревне, и дочь самая злая убийца... Дочь примеривает платья убитых несколько дней тому назад; люди прибирают мертвые тела...»

«Монах сидит у окна. Подходит старый нищий и девушка. Он узнает отца и сестру. Хочет броситься — но останавливается и закрывает окно в отчаянье. Он украл денег; и на другой день ищет их, но нигде не находит; потом, не зная, что с ними делать, зовет товарища-слугу — в кабак и пропивает их; так узнали, что он украл; и он посажен в тюрьму».

«Сюжет трагедии. Молодой человек в России, который не дворянского происхождения, отвергаем обществом, любовью, унижаем начальниками (он был из поповичей или из мещан, учился в университете и вояжировал на казенный счет). — Он застреливается».

Этот творческий план говорит сам за себя: в Мише вовсю бушевали фантазии под впечатлением прочитанных книг с захватывающими сюжетами. Да и кто в ранней юности не зачитывался такими книгами, порой проглатывая объемный том за ночь? Впоследствии Лермонтов скажет о них: «Галиматья на ходулях».

Летом Екатерина Столыпина пригласила Арсеньеву в свое имение Середниково, находившееся в двадцати верстах от Москвы.

Усадьба была на редкость красива. Великолепный дворец, невзирая на бури времен, хранил величественность; от дворца спускались к пруду крутые ступени; над оврагом был перекинут белокаменный псевдоготический мост, через который тропка вела к старинной церкви Алексея Митрополита. Здесь соединилось все: романтическая природа и рукотворная архитектура, поэтические предания и историческая память.

Мише отвели одно из верхних помещений гостевого флигеля и разрешили пользоваться громадной середниковской библиотекой, в которой бережно хранились журналы с трудами Дмитрия Алексеевича Столыпина по военному делу.

По соседству с Середниковом располагалось имение Верещагиных –– Елизавета Аркадьевна Верещагина была родной сестрой Екатерины Столыпиной, и Верещагины навещали ее. «Miss Alexandrine принимала в Мишеле большое участие, она отлично умела пользоваться саркастическим направлением ума своего и иронией, чтоб овладеть этой беспокойною натурой и направлять ее, шутя и смеясь, к прекрасному и благородному», –– вспоминал Аким Шан-Гирей, бывший тоже в Середникове. Саша Верещагина была старше Лермонтова на четыре года, и он относился к ней с шутливым почтением.

Кроме Верещагиных, приезжали Лопухины –– близкие родственники Верещагиных и Столыпиной, навещали соседи, собралось веселое молодежное общество. Верховая езда, бильярд, прогулки, танцы под музыку крепостных музыкантов... Много дурачились, стерегли по потемкам священника и пугали его, когда, возвращаясь из церкви, шел через мост, которому дали название Чертов. Не отставал от больших семилетний Аркаша Столыпин, он вместе с Лермонтовым караулил священника в прачечной (мыльне). Стояли у приоткрытой двери и, заслышав его шаги, выли дикими голосами.

На темной синеве небес

Луна меж тучами ныряет.

Спокоен я. Душа пылает

Отвагой: ни мертвец, ни бес,

Ничто меня не испугает.

К этому стихотворению Лермонтов приписал: «Середниково. В мыльне. Ночью, когда мы ходили попа пугать». Подарил ли он эти стихи отцу Михаилу, неизвестно. Может быть, подарил, так как отец Михаил в нем представлен героем.

Батюшка не обижался на молодежь, –– что с них взять, если в головах сквозной ветер; в хозяйском доме он был дорогим гостем, а в церковь к нему ходила вся эта неуправляемая орда, становясь там задумчивой и серьезной.

Миша узнал, что отец Михаил участвовал в Бородинском сражении и за свои воинские деяния получил медаль. Расспрашивал его о Бородине, священник рассказывал все, что помнил. Кроме него, 37 середниковских крестьян были в рядах народного ополчения, участвуя в разгроме Наполеона. Об этом Мише сказал домашний учитель Аркаши Столыпина семинарист Орлов. Вместе с Орловым они ходили в деревню записывать воспоминания бывших солдат и слушать народные песни.

Крестьяне в Середникове жили в большем достатке, чем крестьяне в Тарханах и в Кропотове. Здесь был развит столярный промысел. Искусно изготовленная мебель ценилась в Москве так же дорого, как немецкая, торговые обороты составляли сотни тысяч рублей. Другим доходом крестьян была охота. Уроженец Середникова, известный в свое время литератор И. Г. Прыжов, писал: «В селе много охотников. Зимой они бьют волков, лисиц, зайцев, летом ходят за вальдшнепами и другой дичью. Стреляют отлично. «Стреляй в яйцо», говорит один другому, и кидает вперед яйцо, и вот другой выстрелил, и яйцо разлетелось. Речка весной полна рыбой. Несмотря на холодную воду и что на реке лед, здоровый народ идет в воду босиком и заводит невод, а выйдет из воды — только жарко, и водки даже не выпьет».