И Лугин - Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы

В это тревожное время на нашем горизонте появился молодой поляк в английской форме. В Ламмерсдорфе он работал во время войны, а сейчас служил в английских охранных частях. Ко всему, настроен был просоветски. Познакомились мы с ним у Доменика. В том, что он донесет на нас, мы не сомневались. На общем совете мы решили уходить на юг, во французскую зону: авось там послабее с охотой на русских! На следующий день после отъезда поляка, рано утром, мы покинули деревню. Снова мы месим грязь по дорогам недавней войны, голодаем и спим где попало. Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, стараемся идти проселочными дорогами. Но и вдоль них та же картина тотального разрушения.

Проходим историческими местами. Деревня Лосгейм. Сколько раз она упоминалась в сводках и сколько здесь полегло людей в последнем отчаянном наступлении немцев в Арденнской битве. У этой деревни пришелся главный удар немецких танковых дивизий.

Густой лес. За поворотом показывается одинокий домик, затерянный в лесу. Подходим. На наши крики на крыльце показывается молодая, красивая женщина. С испугом смотрит на нас. Мы просим чего-нибудь поесть. Женщина отвечает: — «Я вас очень боюсь. Пожалуйста, только не входите в дом! Мой муж лесник, но он в отъезде! Я вам сейчас вынесу бутерброды». — Лицо женщины выражает неподдельный страх. Мы ждем. Она выносит бутерброды, мы благодарим и улыбаясь уходим. Облегченно улыбается и она.

На третий день мы подходим к городку Прюм, также сожженному шквалом войны. Здесь наступали дивизии генерала Патона. Вдоль дороги тянутся могилы немецких солдат с крестами и касками на них. Странно видеть кресты с украинскими именами: «Иван Медведюк умер за великую Германию и фюрера». Что Ивану до «великой» Германии? Ирония судьбы! Иван взял винтовку, чтобы освободить свою родину от большевиков, а упал здесь на западной кромке Германии и лежит в чужой холодной земле!

Небольшой городок Битбург также разбит. Кажется он смешанным с грязью. Грязь везде — на улицах, на полях, изъезженных танками, и даже на уцелевших стенах домов. На этом сером фоне взгляд сразу замечает белый листок бумаги на срезанном снарядом телеграфном столбе. Это объявление о приеме в Иностранный Легион всех желающих от 18 до 35 лет. Контора легиона — в Трире. Что если нам податься в Легион? Мысль вначале кажется дикой, но постепенно мы к ней начинаем привыкать. Вспомнилось, что многие из белых воинов пошли в Иностранный Легион. По слухам, даже мой родной дядька оказался там.

Следует отметить, что местное население было на редкость неприветливое и негостеприимное. У этих не только хлеба или картошки, воды не выпросишь напиться. Проходя деревни, мы чувствовали враждебные взгляды на спинах. А ведь жители не знали, что мы иностранцы! Еду приходилось добывать на полях, но в это время года почти все съедобное было убрано. Ко всем другим бедам, у меня на руках пошли нарывы, а на левой руке у кисти открылась старая рана и прогнила почти до кости. Днем боль еще была переносима, но ночью — рукам нельзя было найти места.

Не доходя до Трира, мы остановились в небольшой роще и прожили рядом с картофельным полем трое суток. Решали, что нам предпринимать дальше. Я был за вступление в Легион. Евгений был против, а Григорий колебался. Тут мы и расстались. Евгений пошел обратно в Ламмерсдорф, а мы с Григорием направились в Трир. Ночь провели в недостроенном здании римской эпохи — Порта Негра. Спал я плохо, было холодно на камнях, болели руки. Утром, размяв застывшие члены и пообтрусившись, пошли искать контору Легиона. Она оказалась почти рядом — через площадь напротив.

В маленькой комнатке за столом сидел уже немолодой сержант с лицом, навсегда сожженным южным солнцем, и белым шрамом через правую щеку. Мы представились галичанами из Польши. Сержант в свою очередь представился — он был поляк, но польский язык почти забыл. Говорили мы по-немецки. Условия службы звучали как насмешка: за пять военных лет в Африке или Азии — пять тысяч франков и возможность получить французское гражданство. За эти деньги тогда можно было купить средней руки костюм или хорошие ботинки. Дешевы были легионеры в 1945 году! Гораздо дешевле, чем их римские коллеги две тысячи лет тому назад, сражавшиеся с германскими племенами.

Контракт мы подписали. Документов сержант не спрашивал. В мои расчеты конечно не входила служба в Легионе. Нам необходимо было немного отдохнуть и поправиться, а там действовать по обстоятельствам. От немцев бежали, от Советов бежали, убежим и от французов!

Сержант выдал нам справки и направление к бургомистру для получения питания и квартиры. Оставаться в Трире мы должны были день или два, пока не соберется достаточно многочисленная группа легионеров. После этого нас отправят в город Ландау, в военный лагерь.

У бургомистра карточки на продукты нам выдали, но квартиру определили где-то на окраине города. Пока стояла хорошая погода, мы решили переночевать где-нибудь ближе к конторе. У бургомистра к нам присоединился еще один легионер — бывший немецкий солдат в зеленой пехотинской форме. Дом его был в советской зоне и он решил податься в Легион. Хотя, может быть, у него были и другие причины.

Втроем мы сидели на скамейке в скверике. К нам подошла молодая девушка. Она быстро договорилась с солдатом, принесла одеяло, и они удалились в укромную часть скверика. Мы пошли осматривать римский амфитеатр и пустые казармы репатриационного лагеря.

Спали в развалинах какого-то дома. Ночью нас разбудили шаги и свет фонаря. Это была военная полиция. Проверили наши справки из Легиона и ушли. Утром Григорий обнаружил пропажу своей шляпы — не помню уж, где он ее раздобыл. Наутро все новоиспеченные легионеры собрались у конторы Легиона — человек с тридцать. Явился пожилой сержант француз, и мы отправились на станцию. На дорогу нам выдали провиант — грамм триста хлеба и кусок колбасы. Солдата провожала его ночная девица.

В вагоне, когда поезд тронулся, все, включая сержанта, набросились на еду и моментально все уничтожили. Мы же, имея опыт, съели одну порцию, другую сохранили. Хотя расстояние до Ландау и недалекое, но ехали мы долго. Во второй половине дня мы достали вторую порцию и при всеобщем неодобрительном внимании ее съели. Но дело так просто не кончилось. Сержант начал нас обвинять в том, что мы украли порцию. Мы были ошеломлены несправедливостью обвинения. Поднялся крик. Причем мы мало понимали друг друга — сержант плохо говорил по-немецки, а мы не знали французского.

Лагерь легионеров помещался в бывших немецких казармах, мало пострадавших от войны. Нас, прежде всего, хорошо накормили на кухне. Затем сержант отвел нас в казарму — большое одноэтажное здание, с комнатами, размером в хороший зал. Легионеры располагались на матрасах, положенных на пол перпендикулярно к стенам. В казарме стоял равномерный гул голосов. Мы с трудом отыскали два свободных матраса рядом. Познакомились с соседями. Мой — парень лет девятнадцати, представился сыном люксембургского посла. Почему пошел в Легион — не сказал. Сосед Григория был птицей иного полета. Полунемец-получех. По его словам, он был переводчиком у Геринга. Нам он сразу не понравился.