И Лугин - Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы

Ночью у меня начался страшный понос. Хорошо, что тут же была уборная. Я провалялся трое суток и страшно ослабел. Григорий за это время разузнал дорогу в лагерь и раздобыл котелок супа.

В лагерь мы очень долго ехали переполненным трамваем, затем шли пешком. Как и многие другие, польский лагерь помещался в бывшем военном городке, но очень запущенном. Охраны никакой не было, мы перелезли через проволоку и спросили первую попавшуюся женщину — можно ли поступить в лагерь? Женщина оказалась русской, замужем за поляком. Она уверила нас, что в лагерь нас примут, надо только обратиться к коменданту, польскому офицеру.

Обрадованные, мы пошли в комендатуру, но он, узнав, что мы русские, наотрез отказался нас принять: — «Лагерь только для поляков!» — Дал адрес русского лагеря. Каково же было наше удивление, когда, после долгих поисков, мы пришли к советской репатриационной миссии! Ноги сами понесли нас прочь!

У нас не оставалось другого выхода, кроме как идти в лес. Там мы решили отдохнуть, набраться сил и составить дальнейшие планы. В Кельне беспрепятственно перешли понтонный мост и направились на юг правой, не гористой стороной Рейна, с расчетом переправиться снова на левую сторону у города Ремагена, откуда дорога в лес нам была хорошо знакома. По дороге питались главным образом картошкой и брюквой. Иногда удавалось выпросить немного хлеба в деревенских пекарнях. Один раз вечером попытались стащить курицу. Но петух поднял такой крик, что выбежала молодая девица и не долго думая погналась за нами по полю. На ходу она громко ругалась. То ли мы ослабели, то ли девица была чемпионом по бегу, но она стала нас догонять. Во избежание неприятностей, мы малодушно бросили курицу. Интересно отметить, что время это не запомнилось как голодное. Другие мысли и заботы оттесняли голод на второй план. Прежде всего, как спастись от репатриации и где найти пристанище?

Ночевать мы уходили подальше от дороги. Еще не был снят запретный час для немцев, и по дорогам сновали полицейские машины. Как и рассчитывали, у Ремагена уже был наведен понтонный мост. Недалеко от него лежал знаменитый железнодорожный мост, который при отступлении немцы только подорвали, а американцы успели в спешном порядке переправить по нему несколько дивизий на правую сторону и образовать предмостное укрепление. Позже подорванный мост упал. Сюжет захвата моста запечатлен в голливудской картине «Ремагенский мост». Ремаген остался в памяти местного населения еще и тем, что здесь находился большой американский лагерь для военнопленных немцев, прозванный «смертельным». В нем от голода умерло несколько сот человек. За цифру, однако, не ручаюсь. Сведения о лагере почерпнуты мной от местных жителей и пленных этого лагеря. Сам факт не проник в большую печать, вероятно, по политическим соображениям и с оглядкой на Нюренбергский процесс.

И здесь на мосту стояли часовые. Убедившись, что они документов не спрашивают, мы перешли на другой берег реки. На последние деньги купили на вокзале билеты до Арбрюка. Дорога оказалась на редкость живописной. Только теперь мы обратили внимание на исключительную красоту местности, где прожили около двух лет. Из Арбрюка мы прямо пошли в лес, без захода в деревню, где стоял наш барак, и прибыли наконец «домой».

В моей захоронке еще сохранилась мука, в лесу еще были грибы и орехи, а в покинутой деревне — фрукты. Все это обеспечило нам приличное питание. Правда, мыши нанесли мелких камешков в муку и она попахивала, но с этим приходилось мириться.

Прожили мы в землянке две недели, отдохнули и набрались сил. Задерживаться, однако, было нельзя — надвигалась осень, а за ней и грозная для бездомного люда зима. Составленный нами план дальнейших действий был таков: сначала пойти в Ахен и разузнать, существует ли лагерь. Если его нет — отправляться в Бельгию и попробовать там пристроиться. За Бельгию очень ратовал Григорий, все еще надеявшийся на встречу с Кнопкой.

В последний день пошли проведать старика Блезера. Он был очень удивлен нашим появлением и еще более нашими приключениями. Сообщил новости. Не так давно, ночью, советские офицеры забрали доктора-белоруса с семьей. Схватили и бывшую остовку, уже помолвленную с немцем. Девушка очень кричала и разбудила всю деревню.

Нам стало ясно, что обманно-добровольный период возвращения домой кончился, процветала насильственная репатриация. Мы должны быть начеку.

От старика мы пошли к лесничему, нашему бывшему начальнику. Его красивый дом стоял за деревней на холме. Встретил он нас без особой радости. Просьбу исполнил — написал справки о работе в лесу. Пока он писал, меня вдруг осенила мысль — да ведь это он сообщил тогда солдатам, что мы где-то прячемся в лесу, а те устроили облаву на нас. Такие внезапные приступы откровений еще никогда не обманывали меня. Расстались мирно, но лесник явно побаивался нас.

Шли мы проселочными дорогами, чтобы не привлечь к себе внимания военной полиции. Кроме того, около малоезженных дорог было лучше и с пропитанием. В каждой деревне повторялось одно и то же. Завидев издали на дороге наши фигуры, деревня приходила в большое волнение: не свои ли возвращаются из плена? В конце деревни выстраивался молчаливый строй женщин с фотографиями в руках. Мы также молча проходили мимо и, делая вид, что всматриваемся в фотографии, отрицательно качали головами. Было очень горько сознавать, что где-то в далекой России и нас так же ждут. Может быть, никогда и не дождутся! Удивляло нас всегда, что ни одна из женщин не вынесет бутерброда или стакана молока. Полная противоположность с Россией.

В Брандте жизнь входила в нормальные рамки. Уже были открыты магазины и пивнушки. В нашем лагере обосновались англичане. У ворот стоял часовой, а над ним развевался британский флаг. Делать нам здесь было нечего. На обратном пути мы лицом к лицу столкнулись с двумя советскими офицерами, выходившими из пивной. Один даже извинился. Это были смершевцы, оставленные для ловли невозвращенцев.

Переходить границу возле Ахена мы не осмелились — слишком оживленно все вокруг. Решили пройти на юг, а затем, в укромном месте, свернуть на запад в Бельгию. Дорога, которой мы шли, скоро вбежала в густой лес и стала непроходимой из-за наваленных накрест деревьев. Кое-где мы заметили и мины. Вдоль дороги были расположены американские позиции. Лес выглядел так, как будто американские солдаты только вчера покинули фронт. Так, бросили все и ушли: оружие, одежду, обувь. Больше всего было ботинок. Казалось, что солдат, промочивший ноги, немедленно выбрасывал свою обувь и надевал другую. Как я позже узнал из военной литературы, примерно так и было.

В этом богатом вещами лесу мы подобрали шерстяные вязаные шапки, которые солдаты надевают под шлем, прекрасные носки и другие мелочи. В одной из землянок нашли несколько консервных банок. Развели костер и устроили настоящий пир. Легли спать у ручья. Среди ночи вдруг пошел дождь. К утру, несмотря на кожанку, мы промокли до нитки. Утром развели большой костер. Тем временем и дождь перестал. Но было похоже на то, что пришла настоящая осень.