И Лугин - Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы

До вечера немец пахал, затем уехал. Но теперь откуда-то появилась стайка детишек. Они начали играть вокруг будки. Мы сидели как на углях. Боялись только одного, что кому-нибудь из детей придет мысль заглянуть в кусты. Так и случилось. Мальчишка раздвинул кусты, всунул голову и моментально увидел нас. Сделав большие глаза, он поспешно попятился назад. Пошептавшись, дети исчезли.

Мы сидели и с тоской считали минуты, оставшиеся до темноты. Наконец стемнело. Мы приготовились к дороге. В это время послышались быстрые шаги. Шел солдат с автоматом. Он прошел в будку, посветил фонариком, затем обошел ее вокруг и быстро скрылся. По тому, что он не искал нас в кустах, мы решили, что о нашем присутствии донес немец, а не дети. На посту поднята тревога!

Не медля ни минуты, мы перебежали, пригнувшись, железную дорогу и вошли в загородку к лошадям. Лошади не шарахались, а тихо ржали. Часовой, если он находился вблизи, в загородке нас заметить не мог. Пройдя загородку, мы направились в сторону границы.

Была облачная ночь. Мы быстро шли по вспаханному полю и начинали успокаиваться. В один из привалов перед рассветом, когда утренний туман еще не совсем опустился на землю, мы легли отдохнуть. Я специально выбрал борозду поглубже, чтобы защититься от холодного предутреннего ветра. Минут десять я спал. Как всегда, проснулся от холода. Хотел уже будить Григория, но тут услышал какой-то неопределенный шум впереди. Я начал вглядываться. Увидел три странно движущиеся фигуры. Они шли рывками. Пройдут несколько шагов, остановятся и пригнувшись смотрят по сторонам. Мимо нас они прошли в нескольких шагах и не заметили нас, я думаю, только потому, что все их внимание было собрано на поисках идущих, а не лежащих нарушителей.

Я молил Бога, чтобы Григорий не проснулся. Как только солдаты скрылись в темноте, я разбудил Григория и мы почти бегом двинулись дальше. Близился рассвет. Мы пересекли три широких канала. В последнем, где вода достигала груди, я намочил сумку, вспомнил, что там фонарик, достал его и, позабыв об опасности, включил — фонарик загорелся. К счастью, эта оплошность осталась без последствий.

Измученные, мокрые, мы наконец залегли в кустах и заснули. Когда проснулись, светило яркое солнце. Взглянув в сторону канала, мы увидели на другой стороне советского солдата с автоматом. Он ходил вдоль канала и от скуки бросал ветки в воду.

Мы были в британской зоне!

Подождав, пока часовой скрылся, мы встали и пошли к видневшейся вдали дороге. Прежде всего нам надо было привести себя в мало-мальски человеческий вид, но мы решили подальше отойти от опасной границы. Пройдя вдоль дороги минут пять, мы увидели идущую нам навстречу группу людей. Проходя мимо, они с некоторым удивлением смотрели на нас. Мы это приписали нашему нецивилизованному виду. Но шедшая позади женщина с ужасом произнесла: «Куда вы идете, ведь там русская зона!» Мы поблагодарили ее и, повернув, пошли за немцами, также, вероятно, перешедшими границу в эту ночь.

Позже, взглянув на карту, я увидел, что зональная граница возле Гельмштедта петляет, как змея. В ночь перед сиденьем у железнодорожной будки мы уже были в английской зоне, но, повернув, перешли границу снова и спрятались в кустах сирени у самого поста пограничной охраны. Злой немец показал нам не близкую дорогу к свободе, а наиболее дальнюю и трудную.

Наш путь к свободе продолжался девять суток. В ночь мы проходили около десяти километров, считая по прямой. Впоследствии я никогда не пожалел, что ушел от Советов. Легкой жизни я не искал, я готов был к самой тяжелой физической работе, но только в свободной стране, где никто не указывает, как мне жить, как поступать и что думать.

Приведя себя в относительно человеческий вид и сделав запас печеной картошки, мы пошли, следуя указателям дороги, в Гельмштедт. На окраине города мы увидели английского полицейского. Очень хотелось бежать и прятаться. Но мы побороли чувство загнанного зайца и пошли ему навстречу. Полицейский даже не взглянул на нас.

На вокзале мы купили билеты на поезд, шедший в Ганновер, но только до ближайшей станции. Денег у нас было в обрез. На следующей станции мы, конечно, не сошли. Вагоны были переполнены и билеты проверять было физически невозможно, да вероятно и некому.

В вагоне, где мы пристроились, шел разговор, начала которого мы не слыхали. Говорила девушка лет двадцати двух, сидевшая в углу со своей младшей сестрой. Она кого-то отчитывала за безверие: «За то мы и страдаем, что позабыли Бога. Вы носились с вашим Гитлером, как будто он Бог!» Сестра согласно кивала головкой. Разговор затем перешел на более нейтральные темы. Но тут девушка заметила мою набитую чем-то сумку и стала часто поглядывать на нее. Сестры явно были голодны. Я с удовольствием угостил бы их. Но предлагать им обугленные на костре картошины не рискнул. На выручку пришел молодой немец. Он с презрением глянул на меня и предложил девушкам бутерброд.

В Ганновере мы пересели на поезд, идущий в Кельн, и покатили дальше на запад. По-прежнему вагоны были забиты людьми. Казалось, сорвалась с места вся Германия. На одной из станций в вагон протискались два американских военных полицейских. Они держали в руках несколько фотографий, стали всматриваться в лица пассажиров и сравнивать их с фотографиями. Искали военных преступников. На нас полицейские не обратили внимания, чему мы были, конечно, очень рады.

В Кельн мы прибыли засветло. При выходе со станции отдали билеты. Контролер с удивлением посмотрел на билеты, потом на нас, но ничего не сказал.

Вокзал сильно пострадал от бомбежки. Снесена крыша. Наспех залатано полотно. Некоторые участки просто перепаханы бомбами. Дуют пронзительные сквозняки. Мы полностью вписываемся в толпу солдат, беженцев, привокзальных бездомных немок и просто бездомных. Некоторые куда-то спешат, другие, наоборот, сидят с понурым видом на скамейках и на полу.

Наш план, в общем, сводился к разысканию лагеря для иностранцев. В справочном бюро нам сказали, что польский лагерь находится на окраине Кельна, если память мне не изменяет — в Эберсдорфе. В этот день, из-за дальности расстояния, мы туда не рискнули отправиться, а решили заночевать у вокзала или у Кельнского собора.

Время у нас было, и мы пошли осматривать собор. Собор был открыт, и в одном из приделов шла служба, но народа было мало. В собор попали несколько бомб, пробили крышу и разорвались внутри, повредив только отдельные помещения. Легли спать мы вместе с другими бездомными в скверике при соборе. Но скоро пришел полицейский и погнал всех в бункер, вырытый глубоко под собором. Вход в бункер был со стороны вокзала. Это было огромное помещение с сотнями двухэтажных железных коек с пружинными сетками, но без матрасов. В бункере царила кромешная тьма. Вот где пригодился фонарик Виктора.