Алла Демидова - «Всему на этом свете бывает конец…»

А когда в 85-м году Эфрос возобновил «Вишневый сад», Золотухин стал играть мягче и очень нежно по отношению к Раневской. Печаль и простота этого «вечного студента», каким его играл Золотухин, очень мне импонировали. С ним играть было легко. Он, как музыкальный человек, очень тонко чувствовал переходы интонаций и темпоритмы.

Эфрос потом напишет: «На Таганке нас упрекали в том, что мы высмеяли Петю Трофимова. Но мы и не думали высмеивать. Просто многие считают, что то, о чем он говорил, следует говорить буквально, ибо это мысли о будущем. Однако Петя вовсе не резонер. Это было бы попросту скучно и глупо.

Он простодушен, нелеп. Над ним смеются не только Лопахин, но и Раневская. Он и „облезлый барин“ и мальчишка. Жизнь его изрядно потрепала – он и горячится, и устал очень. Борода у него не растет, меры ни в чем он не знает, говорит, что выше любви, а поссорившись с Раневской, сваливается с лестницы. Вот он какой.

Качалов в свое время, вероятно, замечательно играл Петю, но облик высокого и красивого мужчины у меня все равно как-то не вяжется с Петей. Вот если бы совсем молоденький Москвин – это было бы, по-моему, другое дело. С его способностью вводить в роль легкий гротеск и быть одновременно трогательно-смешным и трагичным. На фотографиях, где он снят молодым, в смешном пенсне, – разве это не Петя?»

На первой репетиции с Вилькиным Золотухин попробовал роль и перестал репетировать. Но когда увидел, как Эфрос интересно рассказывает про Петю Трофимова, понял, что в этой роли он может сделать что-то совершенно новое для себя. А когда подключился к репетициям Высоцкий, Золотухин уже никого не подпускал к роли Пети Трофимова и играл только он один.

Филатов, назначенный на Петю, несколько раз заходил на репетицию, а потом окончательно пропал. А Золотухин просто вцепился в эту роль. Может быть, Филатов точнее бы сыграл Петю Трофимова в эфросовском рисунке. Филатовская скороговорка в жизни легко бы легла на роль. Но Эфрос Филатова практически не знал. Золотухин был известен по кино, и Эфрос решил, что, опираясь на известных публике актеров – Высоцкого, Золотухина, Демидову, можно уже ни на ком другом не настаивать. Золотухину Петя Трофимов давался, повторяю, нелегко, но он потом не пропускал ни одной эфросовской репетиции, впитывал его слова как губка, и в конце концов другого Петю Трофимова я просто себе не представляла.

Кстати, Эфрос сам играл Петю Трофимова, когда был в студии Завадского при Театре им. Моссовета. Это было в 1943 году. Они с педагогом Пыжовой делали отрывок из «Вишневого сада». Завадский тогда предложил Эфросу поступить на режиссерский факультет ГИТИСа – «слишком интеллектуален для актера».

Из книги Эфроса: «У Пети Трофимова есть такие слова, обращенные к Ане: „Варя боится, а вдруг мы полюбим друг друга, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше любви. Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым – вот цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там, вдали! Вперед! Не отставай, друзья!“ Оставшись наедине с девушкой, говорить таким образом может человек или фанатичный, или наделенный большим юмором. Во всяком случае, это ведь не совсем естественная, повседневная речь молодого человека, которому нет тридцати, беседующего с девушкой семнадцати лет. Тут опасно впасть в литературный тон. Может быть, Петя так весел и находится на особом подъеме? Вряд ли. Только что была сцена с Прохожим, да и много другого. Может быть, напротив, он измучен и эти слова твердит как заклинание, чтобы держаться в форме? Или действительно это некий фанатизм, когда верят, что быть выше любви – значит быть ближе к счастью. Не могу сказать, что нахожу здесь всеобъемлющее решение».

Мне еще кажется, что Петя Трофимов напичкан стихами конца XIX века. Плещеев – «травка зеленеет, солнышко блестит…» Или: «Вперед! Без страха и упрека» – того же Плещеева. Или бальмонтовские слова – «Будем, как солнце!», «вольный ветер» и т. д. Поэтому все эти «странные слова», обращенные к Ане, – это его попытка вспоминать стихи, которые у него были на слуху, когда он учился в университете.

Причем, я думаю, и сам молодой Чехов был не чужд этим стихам. У него, например, Прохожий во 2-м акте «Вишневого сада» говорит: «Брат мой, страдающий брат… Выдь на Волгу – чей стон…» Здесь Чехов соединяет Надсона и Некрасова.

Да, наверное, не только стихи конца XIX века, а вообще – Поэзия. Чехов – сам поэт. Это надо учитывать, когда его играешь. «Стихи мои бегом, бегом» – слова пробрасываются.

Или фирсовская реплика, например, «все враздробь» – это же гамлетовские слова: «распалась связь времен».

Или на вопрос «Что в Париже»? – Раневская отвечает: «Крокодилов ела» (не лягушек, а больше – крокодилов). Вспомним опять Гамлета, который спрашивает Лаэрта над могилой Офелии, как тот способен страдать от горя: «Рыдал? Рвал платье? Дрался? Голодал? Пил уксус? Крокодилов ел?»

Таких ассоциативных реплик у Чехова в пьесах можно найти много, если специально этим заняться.

С 17 мая 1975 года пошли регулярные репетиции с Эфросом. Теперь он целиком наш. Начали опять с 1-го акта. Эфрос с книжкой ходил по сцене, обозначая мизансцены и по ходу опять разъясняя смысл происходящего.

ЭФРОС. «Представьте себе кладбище, вокруг стоит детская мебель, а среди всего этого сидит беспечная компания и поет: „Что мне до шумного света…“ Смешного в спектакле должно быть много, но главное – все это обречено. Будет и еврейский оркестр, и звук лопнувшей струны. Но все должно быть выражено через людей, через актеров, а потому буду, как всегда, подробно разбирать текст. Приготовьтесь к этому и привыкайте. А потом делать мы будем быстро.

Начало 1-го акта – начинать нужно сразу и резко. На сцене Лопахин и Дуняша. Поезд опоздал, они его ждут. Лопахин ждет Раневскую, чтобы предотвратить беду, он знает, как это сделать. Лопахин любит Раневскую – это давнее, прекрасное воспоминание детства. Ожидание ее приезда – очень серьезно. С самого начала надо сделать так, что Лопахин знает, что надо спасаться, он знает как. Необходимо создать напряжение – едут те, у кого беда и кому можно и нужно помочь.

Потом Епиходов. Москвин у всех у нас на памяти, мы, даже не видя его на сцене, знаем, как он играл, но это нужно забыть. Он смешно играл недотепу, а суть, мне кажется, в другом. Епиходов серьезен, а Москвин шутил. Епиходов говорит разрозненные вещи, скачет от одного к другому, но все его реплики вместе – про то, что все в этом мире устроено не так. Это крик его души, только нелепо выраженный. У него язык не работает, а чувства такие же, как у нас. А Лопахин живет чем-то противоположным, думает о своем. И диалог их абсурден, но и драматичен от этого. Свои мысли, своя тема и у Дуняши. Трагедия в том, что если бы люди умели говорить на одну нужную тему, все было бы хорошо. Так в жизни бывает редко-редко. Но, с другой стороны, кто умеет так говорить, чаще всего нам несимпатичны. Мы их не любим. Первая сцена построена на большом контрасте между тем, чем живет Лопахин, и другими, которые не думают об опасности.