Олег Дорман - Я медленно открыла эту дверь

Особенно много историй было связано с арестом, тюрьмой и лагерем, куда они с упомянутым «Колечкой» – Николаем Робертовичем Эрдманом, ближайшим другом, соответчиком, а потом и соавтором – ухитрились попасть раньше многих, когда еще не было поголовного сажания.

– Мы долго не могли понять, за что нас арестовали. Наконец следователь сжалился и сказал: «Неужели не понимаете? Нам нужно приструнить интеллигенцию. Горького посадить не можем, какого-нибудь Пупкина сажать бесполезно – кто его знает, никакого резонанса. Вы нам как раз подходите». И мы так обрадовались! Всё стало понятно. Смысл появился.

Или еще:

– Когда меня первый раз освободили (их арестовывали, насколько помню, несколько раз), я вышел на волю, купил билет и поехал в Москву. А у меня были очень хорошие отношения с начальником лагеря, он помог достать место в литерном вагоне. Вхожу в купе, сидит какой-то человек, перед ним бутылка водки, он уже изрядно принял. Посмотрел на меня и сразу определил: «Зек?» Я не отрицал, чего таиться. Налил мне водки и давай советскую власть ругать, да так откровенно, зло. Я похолодел. Думаю – попал. Ясно же, провокатор. Сейчас второй срок накрутят. Вышел покурить, стою в тамбуре, руки дрожат, спичку зажечь не могу. Вдруг смотрю – мой начальник идет. Он в соседнем вагоне ехал. Посмотрел на меня, спрашивает: «Что случилось?» – «Да какой-то странный сосед попался», – осторожно говорю я. Он, недолго думая, приоткрывает дверь купе, посмотрел, усмехнулся, закрыл, вывел меня снова в тамбур. «Ничего не бойся, – говорит. – Это знаешь кто? Это – палач. Исполнитель, так сказать. Ему всё можно».

Или еще:

– В первые недели войны мы с Колей попали в армию. И нас послали в оставляемую нашими войсками деревню – агитировать население. Стоим мы, вокруг дети, старики и бабы. Смотрят с тоской. Что скажешь? Начали что-то невразумительное. Тут вдруг какая-то баба вперед вышла, нас отодвинула и говорит скорбно и твердо: «Ну что тут толковать. Хоть и го…ая власть, а своя». Лучший агитатор.

И последнее:

– У нас были друзья – покровители в органах, там тоже люди встречались. С кем-то поговорили, кого-то попросили, и определили нас в ансамбль НКВД. Не петь, конечно. Тексты песен сочинять. Поставили на довольствие, форму выдали – всё как положено. Коля надел форму, подошел к зеркалу, посмотрел на себя и говорит: «Кажется, за мной пришли».

Самое поразительное – все его истории были скорее смешные. Никак не ужасные. Свойство памяти? Или свойство натуры – никого собой не нагружать? Но один рассказ помню очень грустный – и очень светлый: о смерти Николая Робертовича в 1970 году. Не смею передавать его в прямой речи. Помню только, что, когда Николай Робертович перестал дышать, все ушли, а Вольпин долго сидел возле него и не отрываясь смотрел на его лицо, которое всё молодело, успокаивалось, разглаживалось, становилось всё более спокойным и радостным. А потом вдруг перестало изменяться, застыло. «Душа отлетела», – сказал неверующий Михаил Давыдович.

Эта смерть была для него большим горем. Он очень любил Эрдмана, относился к нему с нежностью, почти как к ребенку или девушке. Себя считал менее талантливым, менее ярким и, уж конечно, гораздо менее обаятельным. Не знаю, может, так и было. Для всех, но не для нас. Мы-то любили именно Михаила Давыдовича, такого, каким он был. А Николая Робертовича, который и вправду отличался редким даром сокрушительного обаяния, воспринимали только как друга нашего друга.

На жизнь каждого, а вернее сказать, каждой из нас, потому что редакторы в «Юности» были исключительно женщины, молодые и впечатлительные, особенно поначалу, Михаил Давыдович оказал огромное влияние. Вольпин был автором множества сценариев художественных фильмов (почти всех в соавторстве с Эрдманом), мультфильмов, песен, цирковых реприз и эстрадных номеров. Он был по-настоящему талантливым и разносторонним человеком. Но для меня он – больше всего, что создал, потому что был неповторимой личностью несказанной доброты, масштаба и обаяния. Из тех, встреча с которыми меняет и определяет всю дальнейшую жизнь. А она, как я теперь понимаю, была щедра к нам на людей и встречи.

Однажды возвращались из Одессы, с семинара по детскому кино. Поезд подходил к Москве. Я выглянула из купе и увидела, что возле всех окон стоят мои соратники и вчерашние веселые товарищи по диспутам и застольям. Все уже в пиджаках, при галстуках, отчужденные, немного замкнутые и грустные. Потянулись московские окраины, пустые поезда на запасных путях.

– Михаил Давыдович! – окликнула я.

Он повернул ко мне голову и невесело сказал:

– Праздник кончился. Наступают будни.

Пожалуй, самым известным и ярким фильмом, снятым в нашем объединении, была картина «Звонят, откройте дверь». Делал её А. Митта по сценарию А. Володина.

Володин принес заявку под названием «Происшествие, которого никто не заметил». (Через много лет он сам в качестве режиссера снял картину с таким же названием, но к давнему замыслу она не имеет отношения.) В заявке рассказывалась история мальчика, который каждое утро начинал жить заново: забывал всё, что с ним происходило накануне, и вновь знакомился с девочкой, которой вчера объяснился в любви, протягивал руку врагу, который его тяжело оскорбил.

Заявка всем понравилась. Митта очень хотел работать над таким фильмом.

Замысел сценария был связан с детьми, и Володин отправился в школу. Сидел на уроках, разговаривал с ребятами.

Увиденное и услышанное неожиданно натолкнуло его на совершенно иные проблемы и размышления.

И через некоторое время объединение получило от Александра Моисеевича сценарий под названием «Звонят, откройте дверь». Рассказывал он о девочке. О её первых открытиях, надеждах, разочарованиях. На мой взгляд, это был один из самых совершенных сценариев Володина.

Но совсем не то, что ожидал Митта. И он решил отказаться от постановки. Уговаривали всем объединением. Поначалу упорно сопротивлялся, потом сдался.

Фильм принес ему мировую славу и множество призов. В том числе главный приз в Венеции, Золотого льва св. Марка за лучший фильм для детей в 1966 году.

А еще у нас снимались знаменитые «Неуловимые мстители». Совершенно не помню, кто предложил, может быть, даже я – скорее всего именно я, потому что я одна из всех наших редакторов окончила ВГИК и помнила фильм «Красные дьяволята» по известной повести Бляхина: «Давайте попробуем сделать современный вариант? Приключенческая картина для детей. Давно не было».

Перечитали повесть. Идея понравилась. Показали режиссеру Эдмонду Кеосаяну. Он до этого снимал у нас картину «Где ты теперь, Максим?». Картина, честно говоря, была довольно средненькая. Но там и сценарий не очень вдохновлял. А тут он загорелся.